мелкие поручения. Бабушка рассказывала мне, что наш предок был лохом. Он был пришлым в наших краях.
– Значит, это не оскорбительное слово?
– Нет. Ничуточки.
– Ах, милая, если бы ты знала, как я тебе благодарен! – Я прижал Франсуаз к себе, начал целовать. Она смеялась, отбивалась от меня шутливыми шлепками, а потом нырнула под одеяло и…
Однажды, когда я вернусь домой – а я обязательно вернусь домой, если даже для этого мне придется превратить этот мир в золу и пепел – я буду вспоминать свою близость с компьютерной моделью как полное сумасшедствие. Но в тот момент…
Ах, Франсуаз, Франсуаз! И почему в моем мире мне ни разу не встретилась девушка, похожая на тебя?
Я проснулся утром, отдохнувший и бодрый. Франсуаз ушла еще до рассвета. Я понял, почему она эта сделала, когда спустился вниз. На столе меня ждал завтрак – оладьи с патокой, аккуратно нарезанные сыр и ветчина, свежеиспеченные булочки и сидр в глазированной кружке. Честное слово, у меня чуть слезы на глаза не навернулись, так мне стало хорошо на душе! Только ради такого стоит жениться…
– Франсуаз, – позвал я ее, когда завтрак был съеден.
– Что, красавчик? – Она вышла из-за стойки и подошла ко мне. – Что-то не так?
– Спасибо, милая, это были просто обалденные оладьи. – Я обнял ее, поцеловал и заметил, что у нее глаза на мокром месте. – Ты чего?
– Ох, если бы ты знал, как давно никто не хвалил мою стряпню! – сказала она. – Бедняжка Пьер говорил, что мне только для свиней готовить.
– Пьер был не прав. – Я поцеловал ее еще раз и попросил: – Принеси мне, пожалуйста, точильный камень, зеркало и кружку горячей воды.
Четверть часа я потратил на то, чтобы до остроты бритвы наточить метательные ножи, а потом попытался одним из них побриться. Получилось даже лучше, чем я ожидал. Приведя себя в порядок, я нежно простился с моей чудной трактирщицей и направился к замку Гранстон.
По дороге я поначалу все время думал о Франсуаз, но потом вдруг вспомнил Вику Караимову, свою соседку и давнюю любовь. Вика жила в соседнем подъезде вместе с мамой, тихой и приветливой женщиной, еще не утратившей величественной красоты, которую в полной мере передала дочке по наследству. Вика была очень хороша собой – высокая, стройненькая, с большущими светло-карими глазищами, с густыми волосами, чуть отливающими рыжиной. Одно время я был безумно влюблен в нее и даже пытался ухаживать. Пару раз пригласил ее в театр, потом на концерт «ДДТ», а после мы сходили в хорошее кафе на Невском. Вика принимала мои ухаживания, и мне казалось, что все у нас срастется, но тут на горизонте появился этот бычара Руслан на своем новеньком «Геленвагене», и я понял, что мои шансы равны нулю. И чего эти девчонки так падки на тупых самодовольных баклажанов с бабками и на фирменных колесах? Вечерами я смотрел в окно, как этот наглый закормленный пентюх разворачивается у нас во дворе, – и злился, злился, злился. А Вика садилась к нему в машину с таким лицом, будто этот урод чуть ли не принц Уэльский. Наверное, в том, что случилось, виноват и я тоже – ну что мне мешало воткнуться в какую-нибудь компанию «Рога и копыта Инвест», торговать мобилками, комплектующими для компов, сделанными в Чанчуне или в Муньджоу из отходов рисоводства, или просто воздухом и в конце концов купить себе такую же навороченную тачку? Возможностей уйти в коммерцию у меня было навалом, всем нужны были мои английский, французский и немецкий. Но, при здравом раздумье, я понимал, что дело вовсе не в «Геленвагене», а в системе ценностей. Ну куплю я себе такой вот внедорожник за много-много зеленых денег, покорю сердце Вики, а завтра засветится в непосредственной близости очередной Артем-Руслан- Вадик-Рустам-Серега-и-как-его-еще-там уже на «Порше» или на «Феррари» – и амба, приехали, жжем бензин дальше. Моя любовь снова купится на крутую тачку, потому что это – престиж, это – стиль, это – успех, мечта, возможность утереть носы завистливым подружкам. Так Вика Караимова и уехала от меня на «Геленвагене». С тех пор я потерял интерес к красивым девушкам, а некрасивые меня никогда не интересовали. И еще у меня появилась странная идиосинкразия на имя Руслан: как услышу в баре или в магазине певучий женский голос, зовущий: «Русланчик!», так у меня крапивный зуд идет по всему телу. Вот такой вот я чувствительный – или глупый?
Просто счастье, что в этом мире нет иномарок. Ненавижу я все эти жестяные жрущие бензин коробки со всеми удобствами. Без них мальчики-мажоры никогда бы не отбили девчонок у хороших парней. У меня даже мелькнула странная, почти шизофреническая мысль – а может, мне не стоит возвращаться обратно в мой мир? Ну что хорошего у меня там есть? Типовая холостяцкая квартира в спальном районе, недописанная диссертация, друзья-женатики, которые только и думают о том, как бы заработать, скучные воскресные пикники с банальным шашлыком, водкой и дурацким натужным весельем? А здесь у меня есть Франсуаз. Такая милая, такая тоненькая, такая мягкая, такая ароматная, такая глазастая, такая заботливая. И воздух здесь чистый, и еда вкусная, а слово «лох» не является ругательством. Плюнуть на все, забыть о прошлой жизни, о том, что я неудачник, что я не удержал Вику, что моя жизнь всего лишь пустое сидение за компьютером, сон и еда?
Но смогу ли я забыть о том, что по ту сторону реальности есть белые ночи, купол Исаакия, Дворцовая площадь, длинный коридор филфака, по которому я так любил прохаживаться, когда был студентом? Александро-Невская лавра, в которой меня крестили, школа на Петроградской, где я учился, Пискаревка, где лежат вместе с сотнями тысяч ленинградцев мой прадед, два младших брата моего деда и две его сестры, умершие зимой 41-ого?
Да уж, есть над чем подумать, мать его тру-ля-ля!
Пережевывая свои печальные воспоминания, я добрался до замка. Картинка была вполне живописная – замок Гранстон оказался образцовым замком с высокими стенами, зубчатыми башнями и высокими шпилями. Он стоял на вершине холма, и к его воротам вела обсаженная серебристыми елями широкая дорога. В воротах стоял один-единственный стражник. В левой руке он держал здоровенную глевию, в правой – дымящуюся курительную трубку. Когда я почувствовал запах табака, у меня все внутри перевернулось.
– Стой, лох! – крикнул стражник, направляя на меня острие глевии. – Дальше идти нельзя.
– У меня дело к госпоже баронессе, – ответил я, втягивая ноздрями пахнущий табаком воздух.
– У тебя? Ты на себя посмотри, чудак! – Он затянулся, выпустил замечательный сизый ароматный клуб дыма. – Так я тебя и пустил в замок.
– Слушай, приятель, у меня совсем нет настроения спорить с тобой. Я действительно пришел по важному делу. Я знаю, что случилось с бароном Томасом Гранстоном и хочу поговорить с баронессой.
– Не хочешь свою куртку продать? – внезапно спросил стражник.
– Не горю желанием.
– Сто дукатов дам.
– Увы – товар эксклюзивный, скидки на него не предусмотрены.
– Чего?
– Да так, ничего. Закрыли тему, куртка не продается.
– Интересно знать, где ты такой дорогой курткой разжился, – продолжал стражник. – Может, ограбил кого?
– Тебе-то какая разница, милейший? – Я уловил в тоне стражника жгучую зависть: на нем самом было надето что-то несусветное, некий безобразно сляпанный из ржавой проволоки и засаленного войлока гибрид кольчуги и стеганого тегилея. – Так как насчет встречи с баронессой?
– Нет, не можно, – тупо заявил он. – Почем я знаю, что ты не врешь про барона?
– Эх, приятель, я сейчас жалею, что не захватил щит барона, который нашел рядом с телом. Там была гроздь винограда. Герб Гранстонов?
– Ну и что? Можа, ты где этот герб видел.
– Ладно, приятель, последняя попытка. Ты читать умеешь?
– Не, не обучен.
– А есть кто в замке, кто умеет читать?
– А как же, конечно есть. Капеллан наш, отец Вильмон, да и сама баронесса и писать и читать умеет.
– Вот и славненько. – Я вытащил из сумки предсмертную записку барона. – Позови капеллана, дам я ему
