– Можно сказать, нам повезло, – философски продолжал Пётр. – Вот что бы мы сейчас делали без Аввана? Ползали бы по Зонам на бэтээре, а очень скоро просто пешком, жрали бы тушёнку из банок, пока она не кончилась? Это в лучшем случае, если бы вообще живы были… Эх, жаль, дед не добрался сюда! Как говорится, Паниковскому бы этого датского гуся!
Он широким жестом обвёл чудо-кухню.
– Какому Паниковскому? – удивился Исмагилов.
– В смысле Альтшуллеру. Да это я так. – Пётр сообразил, что шутка не вполне тактична, – не обращай внимания.
– Предлагаю ещё раз выпить за память Семёна Ефимовича, за его героизм, – серьёзно сказал Гончаров и встал. – Если бы не он, мы сейчас действительно уже нигде не ползали.
– Да-а… – пробормотал Фёдор, занюхивая водку кусочком «огуречного лимона», – просто героем старик себя показал. Я от еврея такого не ожидал…
Домашников покосился на него:
– Федя, да ты антисемит, что ли?!
– Да не, почему антисемит? Я сам татарин наполовину, дело-то не в этом…
Пётр пьяновато хихикнул и выставил большой палец:
– Классно сказал: я не антисемит, потому что сам татарин!
– Я не сказал «потому что», – поправил Исмагилов.
– А всё-таки, вот почему ты так сказал, Федя? – Гончаров прищурился, выпуская клуб сигарного дыма. – Ну, типа, что от еврея ты не ожидал героического поступка?… Нет, я совершенно серьёзно, без подначки. Я вот сам не был, но знал военных, которые бывали на Ближнем Востоке. Все в один голос говорят, что евреи воевать умеют. Я бы хотел знать, кто бы ещё так держался, как они в Израиле, когда кругом враги? Так что нация вполне героическая. Конечно, если помните, перед Катастрофой было навалом разного жулья вроде Березовского, Абрамовича, Ходорковского и так далее, но я и русских проходимцев в жизни насмотрелся, которые спокойно и свою родную маму продадут! Русскую маму, заметьте! И, вообще, на свете по большому счёту две национальности – хорошие люди и плохие люди. Другое дело, что, как показывает практика, в разных нациях это процентное соотношение разное, типа того.
– Кстати, – вставил Домашников, слушавший длинную тираду майора, задумчиво подперев кулаком щёку, – интересно бы узнать, как Ходорковский пережил Катастрофу? Где он там сидел, в какой тюрьме? Или Абрамович – что там с «Челси»?
– Ты только им ничего не рассказывай, если вдруг встретишь, – пьяно хихикнул Фёдор. – А то они всю технику этих, как их, тарлан, к рукам приберут.
– Но ведь того же Ходорковского всё равно посадили, кстати, – заметил Гончаров и махнул рукой: – Ладно, всё это уже дело прошлое. Что вести пустые и беспредметные разговоры и разборки? Нам просто надо помнить, что мы все земляне.
– Да мы же никаких разборок не ведём, командир! – удивился Фёдор. – Так просто – шутим!
– Так просто, так просто… – повторил Александр, у которого уже изрядно шумело в голове. – Кстати, если по делу. Вот покойный Семён Ефимович незадолго до смерти спросил: мол, не кажется ли мне, что нас используют?
– Он что-то конкретно имел в виду? – заинтересовался Пётр, хлопая ресницами.
– Вряд ли. Он просто высказал мысль, что мы, возможно, пешки в какой-то чужой игре и влезаем в ненужные людям, в смысле землянам, разборки.
– Молодец старик! – уважительно-осоловело кивнул Домашников. – А что, вполне такое может быть.
– Вот я и думаю: как бы нам аккуратно нажать на Аввана, чтобы рассказал всё как есть? Хватать и пытать его я, конечно, не предлагаю, и даже уверен, что в сложившейся обстановке это не есть правильно. Но проснётся – давай потребуем! Действительно, что-то не всё вяжется с теми россказнями, которые он нам втюхал сначала.
Пётр вдруг хлопнул себя по лбу, покрутил пальцем у виска и начал показывать на свои губы и уши. Гончаров кивнул, что понимает, но вслух сказал:
– А плевал я на записывающую аппаратуру и тому подобные штучки. Я заговоров устраивать не собираюсь. Если он нам доверяет настолько, что оставляет тут с оружием…
– Ребята, знаете, я бы ноги уже вытянул, если честно. – Исмагилов протяжно зевнул: он сильнее всех вымотался, постоянно сидя за рулём, и сейчас, выпив и плотно поев, совсем разомлел.
– Да и мы не против, – кивнул майор. – Давайте, топайте спать, я подежурю, а через два часа подниму тебя, Петя, как обычно.
– А зачем дежурить?! – удивился Пётр. – Авван же сказал, что включил систему защиты дома, а кроме того, он объяснил мне, как опускать купол. Давайте закроемся и все спокойно поспим. Есть шанс нормально выспаться – надо выспаться!
Александр с сомнением покачал головой, но усталость и выпитое давали себя знать.
– Ладно, опускай купол! – согласился он. – Точно, надо поспать.
Гончаров упал на бирюзового цвета бельё и уснул моментально. Правда, полностью отключиться ему не удалось – он плавал в каких-то беспорядочных и бессвязных видениях, которым, казалось, не будет конца и края.
Серые равнины первой планеты, где они встретили судно «Пятачка», переходили в плантации «азалий», откуда выступали маршем шеренги амазонок. Предводительница отряда неожиданно оказалась его женой Надей, а на высоком холме, невесть откуда взявшемся среди ровных посадок, почему-то восседал на белом коне в чапаевской бурке Алёшка и трубил в горн, на котором болталась кумачовая тряпка.
Из болота у подножия холма вдруг выдвинулись какие-то полосатые в бородавках щупальца и поползли наверх к мальчику и лошади. Александр закричал и начал стрелять из очутившегося у него в руках деструктора, рубя в куски поганых тварей. Среди щупальцев вдруг мелькнул Семён Ефимович и, случайно попав под удар энергетического пучка, разлетелся в прах.
Гончаров чуть не заплакал – ему было жалко так глупо погибшего под его же выстрелами Семёна Ефимовича, но потом, увидев чёрную бородатую голову, валявшуюся на песке, понял, что это совсем не Альтшуллер, а президент Аканде, и от сердца отлегло.
Майор хотел бежать на холм, но Алёшка оттуда уже исчез, да и отряд амазонок с Надей во главе куда- то скрылся. Тем не менее Гончаров, отчаянно перебирая руками и ногами, взобрался по крутому склону и увидел, что белый конь с мальчиком огромными прыжками удаляется к близкому горизонту, над которым возвышалась стена технополиса. Наперерез тоже верхом, но на свинотигре, скакал какой-то человек в шлеме с тёмным забралом. В небе бушевала гроза, мерцали красно-синие молнии, придававшие пейзажу дёргающийся и зловещий вид. Громада технополиса вдруг поголубела и превратилась в Барьер.
– Алёшка, стой! – закричал Гончаров. – Стой! Туда нельзя!
И побежал вслед за сыном, но конь и мальчик нырнули в голубую преграду, растворившись в ней без остатка, а за ними последовал свинотигр.
Александр продолжал бежать что было сил, и сначала казалось, что до Барьера очень далеко. Но неожиданно эта стена резко приблизилась, Гончаров с разбегу, не успев затормозить, врезался в дымчато- голубую твердь, оказавшуюся на поверку простым туманом, и полетел сквозь облака куда-то вниз, в пропасть.
Падение перешло в плавный спуск, а туман сменился залом дворца с мраморными колоннами и лежанкой, на которой под Гончаровым распласталась Олара. Сообразив, что он совокупляется с амазонкой, майор поднял голову и только сейчас заметил, что вокруг, словно зрители в театре, в креслах расселись его друзья, и даже вполне живой Альтшуллер, философски кивавший кудлатой седой головой. Но самым неприятным было то, что тут же находилась Надя, спокойно взиравшая на непристойный процесс.
Гончаров хотел подняться, но амазонка крепко держала его, как тут же обнаружилось, не руками, а коричневыми лапами с копытами на концах. Рядом, как всегда во сне, откуда ни возьмись, словно чёртик из коробочки, появился и присел на корточки Лобстер.
– Ну ты даёшь, ментяра! – осклабившись и хлопая себя по коленям, прокаркал он. – Задрючил тёлку совсем! Мне оставь хоть немного попользоваться, да и братва у меня не откажется. Морда-то человечья, хоть всё остальное – овечье…
