пятилетнего ребёнка. Зато первичные половые признаки, словно по закону компенсации были.…Как бы это сказать помягче? Довольно большие. Просто непропорционально громадные, если честно.
И вот Витя-лилипут одетый как маленький мальчик стоит вечером в парке, ожидая своих жертв. Долго ожидать не приходится — от остановки спешат приобщиться к прекрасному две девушки. Девушкам лет по шестнадцать — как раз, что Вите с компанией и надо. Витя становится рядом с клумбой и — о, актёр — превращается в малыша, потерявшего маму. Малыш громко плачет, утирая кулаком вполне настоящие слёзы. Какое женское сердце сможет выдержать такую картину? Никакое не сможет, даже очень, очень молодое. Девушки останавливаются, начинают сюсюкать, успокаивать:
— Мальчик, мальчик, не плачь! Что случилось? Ты что потерялся?
— А-а-аа! — отвечает мальчик немного низковатым для его возраста голосом. — Мама-аа, сказа-а-ла ждать здесь-сь! А я писать хо-чу-у-у!
— Ну, так в чём дело? — всё-таки девушки ещё очень молоды.
— Я не могу са-а-амм!
— Ах, вот в чём дело! — материнский инстинкт затмевает жертвам глаза, и они, довольные, что могут помочь маленькому человечку, начинают снимать ему бретельки штанишек.
Финал наступает очень скоро. Парк оглашает дикий девичий визг, который не может заглушить даже мужской хохот и грубые шутки со скамейки. Булькающим смехом заходится «маленький мальчик». Штанишки его спущены, первичные признаки — совсем наоборот. Укоризненно шумят ветками ивы.
Всё, хватит, пора! Остановка уже рядом, времени осталось всего ничего, а Лена никогда не опаздывает. Вон уже на мосту показался трамвай и чует сердце — это тройка. Ещё минутки три и всё это — брод, вечерняя публика, даже Подкова — станет мелким и ненужным. Ещё минуты две, уже даже меньше — и ничего больше на свете будет не нужно. И никто больше не будет нужён. Ещё минута…
Сон № 7. Кинжал для Политбюро
Кто сказал, что в Грозном не бывает настоящей зимы и даже не нужна тёплая одежда? Отрезать ему язык! Или нет, это слишком просто, пусть лучше пройдётся сейчас в пиджачке по улицам. Вот тогда и посмотрим!
До чего же всё-таки холодно! Наверное — 15, а то и больше, в смысле — меньше. Короче, собачий холод! Женя поёжился, поднял воротник пальто и постарался натянуть шапку пониже на уши. Ничего из этого не вышло, вот дурацкая конструкция! Мочки уже пощипывало, опустить бы у этой шапки уши, да ещё и завязать потуже, но это будет уж слишком смешно: всё-таки не Сибирь.
Не Сибирь, однако, почему-то москвичи, приезжая в Грозный мёрзнут тут и при — 10, хотя у себя там для них это вообще не мороз. Говорят, всё дело в грозненской влажности. Может быть, может быть. Водоёмов особых нет, но вокруг горы и ветер здесь редкий гость. Был слух, что как-то даже хотели пробить в Терском хребте небольшой туннель для проветривания. Чёрт его знает, может и правда?
Женя ещё раз попытался натянуть шапку пониже и нырнул в «Чеченский» гастроном. Здесь было тепло, суетно и полно запахов. Сначала шли запахи рыбы, сыра и молока; во втором зале всё забивал аромат мандаринов, зато в третьем! В третьем зале, в самом маленьком было не протолкнуться, а пахло здесь… Чем только не пахло! Конфетами и шоколадом, пряниками и вафлями и опять мандаринами. Новый год всё-таки! Женя потолкался минут пять у витрин с конфетами «Мишка на севере» и «Ну-ка отними», с шоколадом «Алёнка» и «Гвардейский», поглядел на гирлянды, развешанные по всему залу, и вышел из магазина.
На улице теплее не стало. Впрочем, времени осталось не так уж много, как раз пройтись, не спеша, вокруг квартала — торчать на остановке ещё хуже. Кстати, а куда можно будет пойти в такую холодрыгу? Выбор небогатый — только в кино. А куда ещё — домой? Отпадает — бабушка, брат. Кафе? Какие это кафе, это скорее столовые. Есть правда одно — «Лакомка» возле вокзала, но в том-то и дело, что одно. Нет, здесь вам не Рио-де-Жанейро! Некуда с девушкой пойти! Очкастый фантазёр из детского сада уверяет, что в будущем кафешек разных будет полным-полно. Но он много чего говорит! Тем более что по его словам в Грозном почему-то так не будет. А на вопрос — как будет, начинает плакать. Странный он какой-то!
Значит, остаётся только кино. И, конечно же, не в «Космос»: там ещё холоднее. Остаётся «Родина» и «Челюскинцев». «Челюскинец», конечно поуютнее с этими лесенками, переходами и несколькими залами. Ладно, посмотрим.
Женя свернул на Пролетарскую, прошёл мимо окон гастронома, превращённых морозом в ледяные витражи, миновал арку с изящными чугунными воротами. Как всегда они были распахнуты настежь, и как всегда туда заезжал очередной грузовик — ненасытное чрево «Чеченского» гастронома принимало товары.
Небольшой домик с уютными занавесками на окнах, и вот уже Краеведческий музей. Старое одноэтажное здание с резными фронтонами и изящной оградой на крыше. Снаружи здание выглядит совсем крошечным, зато внутри всё не так — там можно бродить долго-долго. Впрочем, музей начинается уже на улице: прямо перед входом стоят на постаментах три чугунные пушки. Пушки настоящие, старинные, отполированные до блеска тысячами прикосновений детских рук, ног и других частей тела. Когда-то и Женя с удовольствием лазил по этим пушкам, представляя, как он пуляет ядра во вражеские крепости. Сейчас у пушек никого нет — всё-таки слишком холодно.
Может в музей сходить? Это было бы оригинально — целоваться в зале первых пятилеток! «В греческом зале, в греческом зале!» Надо будет предложить Лене ради смеха.
А вообще-то музей очень интересный. Первый зал так себе — колоски какие-то, уродцы в пробирках. Зато второй! Кого там только нет: волк с оскаленной пастью, снежный барс с тушей горного барана, лесной кот величиной с небольшую собаку. Ну, и конечно, косули, кабаны, орлы и ещё куча всякого зверья. Чучела конечно, но как здорово сделаны! Встанешь лицом к стеклу, за которым раскинулись плавни Терека и кажется, что ты там, в этих похожих на джунгли зарослях, что вот-вот из-за того дерева выскочит хаус и оскалит страшные свои клыки, увидев человека. Бр-р, здорово!
Дальше тоже интересно. Прекрасно сделанные макеты первобытных стоянок с фигурками людей из папье-маше. Сцены охоты на древних зверей. В детстве очень хотелось утащить некоторые фигурки домой, вместо оловянных солдатиков. Дурной был.
