– Вы были с ним слишком суровы, миледи, – заметила Сибилла.
Джудит резко повернулась к ней.
– Когда я захочу узнать твое мнение, я спрошу, – отрезала она. – Ты говоришь, сурова? Да ты и знать не можешь, что значит сурово!
– Он тоже, миледи, – пробормотала Сибилла, ничуть не напуганная яростью своей госпожи. – Он человек мягкий, а такие мужчины дороже золота. Вам следует быть с ним ласковее.
– Попридержи язык, или я тебя выгоню. Это приказ.
– Да, миледи, – произнесла Сибилла тоном, который ясно дал понять Джудит, что ее горничная думает по этому поводу.
Джудит повернулась и быстро вошла в зал. Уолтеф беспокоил ее. Ей хотелось положить голову ему на грудь и послушать, как бьется его сердце, и в то же время дать ему от ворот поворот. Так и не решив, как лучше поступить, она пришла к выводу, что его следует забыть. С этой мыслью она почувствовала облегчение, но почему-то пополам с непонятным желанием разрыдаться.
Глава 6
Уолтеф протянул Осрику Фейрлоксу чашу с медовым напитком.
– Выпей, это согреет твою кровь.
Юноша нерешительно взял чашу. Он был еще слишком молод, и его безбородое лицо было гладким и румяным, как у подростка. В глазах светился страх, хотя он делал все, чтобы скрыть это. Нынешним утром его и еще одиннадцать заложников доставили в лагерь нормандцев. Жители Эксетера пообещали, что признают Вильгельма королем и прекратят сопротивление.
– Вильгельм суров, но он хорошо относится к заложникам, – заверил его Уолтеф. – Ты не будешь ни в чем нуждаться.
– Кроме свободы, – заметил Осрик, при этом краснея.
Уолтеф кивнул.
– Ты все правильно понял. Такая уж у всех нас участь. Но если город завтра сдастся, ты сможешь вернуться к своим родным.
Молодой человек внимательно посмотрел на него.
– Разве вы можете поехать домой, милорд?
Уолтеф пожал плечами и признался:
– Пока нет, но скоро, надеюсь, смогу.
Вильгельм перед всем двором во время рождественского пира восстановил его в правах на титул графа Хантингдонского и Нортгемптонского и подтвердил его право на эти земли. Но свободы, чтобы вступить во владение, он не получил. Мало того: Вильгельм потребовал, чтобы он присоединился к его военной кампании на западе. То же самое произошло с Эдвином и Моркаром. Эдгара Ателинга оставили в Лондоне под охраной, но у него не было земель, где бы он мог искать поддержки, да и сам он был еще очень молод.
– Вы знаете, что мать короля Гарольда и его сыновья в городе? – спросил Осрик.
– Слышал. Если у них хватит сообразительности, они покинут город еще до утра, когда откроются ворота.
– А если не откроются?
Уолтеф покачал головой.
– Лучше тебе не знать, парень. Я никогда еще не встречал человека, так уверенного в себе, как Вильгельм, и такого безжалостного.
– Мой отец и старейшины говорят, что мы должны открыть ворота и не ждать, когда город сожгут, но другие намерены оказать сопротивление.
– Даже сознавая опасность, ты согласился стать заложником? – удивился Уолтеф.
Осрик опустил глаза.
– У меня не было выбора. Я первенец, это мой долг.
Уолтеф промолчал, не хотел пугать подростка. Оставалось только надеяться, что голос разума победит и утром городские ворота откроются.
Утром вся армия нормандцев в боевой готовности выстроилась у ворот города. Вильгельм потребовал, чтобы жители передали город в его руки. На стене, освещенной лучами восходящего солнца, один из солдат, задрав тунику, показал зад. Вильгельм сжал зубы. Через стену полетели капустные кочерыжки, куски навоза и камни. Лошади шарахались и вставали на дыбы.
– Ат, ат, ат! – раздался со стен боевой клич англичан, который в последний раз можно было слышать во время битвы при Гастингсе.
Уолтеф вместе с Эдвином и Моркаром наблюдал за происходящим со стороны. Он знал, что произойдет что-то очень скверное.
– Жаль, что один из лучников не достал его, пока была такая возможность, – тихо произнес Моркар.
– Молчи, дурак, – пробормотал Эдвин оглядываясь.
– Тут некому слышать, кроме сочувствующих. Верно, Уолтеф?
