Монтгомери.
– Они давно точили на него зуб, – горько вздохнула Джудит.
– Ты тоже точила зубы, доченька. Или в монастырском заточении ты забыла, как отчаянно хотела от него избавиться? Ты умоляла меня помочь тебе и успокоилась, когда я пообещала сделать все возможное.
– Я хотела, чтобы его выслали, но не убили, черт побери, мама! – Богохульство вырвалось у нее непроизвольно, и она слишком поздно закрыла рот ладонью.
– Ха! Десять лет ты хозяйничала в его владениях. Только после смерти дяди ты ослабила хватку, да и то по своей глупости. – Лицо Аделаиды перекосилось от злости. – Разве в Библии не сказано, что, прежде чем удалять соринку из глаза соседа, надо позаботиться о бревне в своем собственном? Ты виновата не меньше меня, дочка. Даже больше, потому что не сумела привязать Уолтефа к себе и уберечь от глупостей. Он был слабым, ты должна была его поддержать. Когда ты не справилась, мне оставалось сделать единственно возможную вещь и избавиться от него навсегда!
– Нет, мама, ты сделала это для себя! – воскликнула Джудит. – Для своего драгоценного сына, потому что хотела видеть его владыкой Хантингдона!
– И ты не возражала, дочка… Не передергивай меня, потому что ты смотришь на свое собственное отражение.
Матильда внезапно почувствовала себя так плохо, что едва успела вскочить и добежать до угла комнаты, где ее вырвало. Перед глазами стало темно, колени подкосились.
– Смотри, что ты наделала! – услышала она материнский крик. – Если у нее случится выкидыш, на твоей совести будет еще одно убийство.
Как в тумане, Матильда почувствовала, что руки матери пытаются ее поднять. Она оттолкнула ее.
– Не смей меня трогать! – выдохнула она. – Не могу видеть вас обеих.
Но Джудит не отошла.
– Можешь ты или нет – у тебя нет выбора, – мрачно заявила она. – Успокойся. Ты ведь не хочешь навредить ребенку?
Последние слова заставили Матильду взять себя в руки. Борясь с дурнотой, она почувствовала, что ее мать тоже находится на грани срыва. Ее дыхание было частым и прерывающимся, как и у нее, и по телу пробегала нервная дрожъ.
Они услышали шорох. Это, опираясь на палку, встала Аделаида и молча вышла из комнаты. Джудит стала подниматься, но Матильда вцепилась в ее платье и заставила ее взглянуть ей в глаза.
– Поклянись мне, что ты не способствовала смерти моего отца, – прошептала она, – Поклянись.
Мать проглотила комок в горле.
– Я не могу этого сделать, – прошептала она. – Хотя, видит Бог, я бы хотела. – Она закрыла глаза. – Ты была так юна, обожала его, он обожал тебя. Ты не знала его с другой стороны – как безответственного глупца, который мог напиться до беспамятства и который ничего не смыслил в управлении.
– Значит, он из-за этого умер?
Глаза Джудит широко открылись.
– Я не знала, что дядя его казнит. Думала, его просто вышлют. Вина гложет меня. Сколько я ни молюсь, груз не становится легче. Да, я хотела, чтобы он исчез из моей жизни, но не ценой его жизни… Если бы я знала, что случится, я бы на коленях умоляла дядю пощадить его.
Матильда отпустила Джудит и села. Слезы струились по ее лицу. Пусть мать холодная и гордая, но ей всегда было важно говорить правду, какой бы горькой она ни была.
Джудит встала и отошла от Матильды, собираясь с силами. Провела ладонью по глазам, шмыгнула носом – это все, что она себе позволила.
– Я пыталась, – повторила она, – но недостаточно. Невозможно свести вместе лед и пламя и надеяться, что они выживут.
– А как же я, мама? – сдавленным голосом спросила Матильда, – Если во мне твоя кровь смешана с кровью отца? Как мне выжить?
Лицо Джудит уже приобрело обычное сдержанное выражение.
– Возможно, у тебя, единственной среди женщин этой семьи, есть надежда уцелеть, потому что ты можешь гнуться и не ломаться. Этим наградил тебя отец. Кроме того, как бы я ни относилась к твоему мужу, он человек с амбициями, знакомый с дворцовыми интригами. И он нормандец. В твоей жизни могут быть совсем другие проблемы.
– Какие? – шепотом спросила Матильда. Джудит пожала плечами.
– Симон де Санли как бездомный кот, – сказал она. – Он ищет, где бы пригреться зимой, ему нужен домашний очаг. Но наступит весна, появится дичь, за которой можно погоняться, места, которых он еще не видел, и тебе его не удержать. Именно поэтому я рада, что ты способна гнуться.
Матильда вытерла глаза и неуклюже поднялась на ноги. Джудит сняла с ее платья прилипшие соломинки и оправила его.
– Он мог стать моим мужем, – сказала она. – Ребенок, растущий сейчас в твоем чреве, мог бы быть моим. Помни это. Он женился на тебе только по необходимости. Ты согласилась потому, что это было удобно, и потому, что тебя всегда влекло к убогим. Но больше всего из-за того, что на нем был плащ твоего отца. – Она взглянула на Матильду строгим, но не враждебным взглядом. – Я говорю все это для твоей же пользы. Помни об этом, и пусть голова твоя не кружится от любовных песен менестрелей. Это единственный способ выжить.
Со двора донесся топот копыт. Матильда выглянула и окно и увидела мужа в окружении своего эскорта. Лошади были в мыле, будто скакать пришлось очень быстро.
