— Эрик, все, что я тебе рассказывала, — правда, — тихо сказала она. — Я надеялась услышать правду в ответ. Или ты, как некоторые, считаешь, что правда — не женского ума дело? Что правды достойны только мужчины, а женщина все равно не поймет…
Ничего такого не считавший Эрик испуганно на нее воззрился.
«Что делать? Продолжать врать? Она знать его не захочет и будет права! Сказать правду? А как ее скажешь… такую? Да и не знает он правды о самом себе. Ведь та, старая правда уже умерла, наставник убил ее так качественно, что и не захочешь — умрешь, а новая… новая еще только рождается…»
«Вот об этом ты ей и расскажешь, — прозвучал голос в его голове. — Расскажешь, если хочешь и дальше иметь смотреть в эти чудесные глаза…»
— А ты способна поверить в то, что я тебе расскажу?
— Если ты расскажешь правду — конечно, — чуть удивленно ответила она.
— Видишь ли, правда обо мне гораздо менее правдоподобна, чем любая ложь, которую я в состоянии придумать, — сказал Эрик. — Начать, наверное, следует с того, что совсем недавно я умер и теперь медленно рождаюсь вновь.
Он смотрел ей в глаза и говорил. Так ему было легче. Ее взгляд, как брошенный утопающему канат, поддерживал его, не давая обрушиться в прошлое, погрузиться в него с головой.
— …так что я и правда был единственным учеником лекаря, способным это сделать, — закончил он.
И вздрогнул. Энни медленно, осторожно погладила его по руке.
— Ты прости… я знаю, многие мужчины не переносят чужой жалости, но мне действительно тебя жалко… В каком же аду ты жил!
— Это уже прошло, — ответил Эрик. От прикосновения ее ладони у него просто дух захватывало, он шевельнуться не смел, мечтая, чтобы этот миг продлился вечно и Энни никогда не убирала руку. — Я жил в аду, не зная, что это был ад, в нем я и умер, а теперь… теперь я родился здесь…
Он прикусил губу и вместе со словом «здесь» положил свою ладонь поверх ее ладони. И опустил взгляд, потому что продолжать смотреть в ее глаза означало решиться на большее, а он не смел.
— А теперь приступим к обеду и пирогам, — услышал он голос капитана. — Энни, милая, займись нашим столом, а то молодые люди наверняка проголодались.
— Сейчас, папа. — Она медленно встала, высвободила руку и… склонив голову, лукаво глянула на Эрика.
Если бы он мог провалиться сквозь кресло, он бы так и сделал. Увы, такому даже лазутчиков не учат.
Эрик не запомнил, что они ели; он машинально что-то пережевывал, пока капитан не остановил его Удивленным вопросом:
— Эрик, ты всегда ешь жаркое вместе с вареньем?
— Нет. Только по четвергам, — брякнул он.
«Вот бы наставник порадовался. Я тут в ремесле шута упражняюсь…»
«Они же все видят, все замечают и все может быть, чтобы два таких опытных человека, как Джек и капитан, ничего вокруг себя не видели!»
«Джек и без того все знает с самого начала! Недаром о этот разговор с капитаном затеял. Ты ему еще спасибо за это скажешь!»
«А капитан? Неужто он и впрямь ничего не видит? Или… поощряет? Все то, что с нами происходит… „с нами“, вот как я уже заговорил. Не я и она. Мы».
«Он не может не видеть. Или… может? разговоры о море так сильно приковывают его внимание, что… Есть люди, увлеченные какой-то одной идеей настолько, что остального мира вокруг себя уже попросту не замечают. Капитан из таких? Вздор! Он уже не был бы капитаном. Да он бы просто никогда им не стал. Такие не становятся капитанами. Капитан ведь о команде должен заботиться, а не только о парусах над головой!»
Капитан меж тем принялся рассказывать о своем последнем плаванье, о том, как ему захотелось выяснить наконец, почему же у некоторых морских течений такой странный норов… почему они не текут так, как должны бы течь согласно законам природы и естества.
Эрик что-то жевал, привычно запоминая сказанное, и украдкой любовался Энни. Когда он отворачивался, чтобы вновь наполнить тарелку, Энни украдкой любовалась им.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается. И когда это за окнами так стемнело?
— Эрик, пора! — шепнул Джек.
Они встали и принялись прощаться. Энни на миг куда-то ускользнула и вернулась с масляным фонарем.
— Я посвечу, — сказала она, — а то у нас такие ступеньки на крыльце — споткнуться можно.
Входная дверь вновь открылась без скрипа.
— Вы на ночь ее обязательно запирайте, — вслед за Джеком выходя на крыльцо, сказал Эрик. — А то ведь войдет кто чужой, так и не услышать будет…
— Запрем, — пообещала Энни, прикрывая дверь за собой, и внезапно погасила фонарь.
— Энни, ты чего? — спросил Эрик.
Вместо ответа она вдруг крепко схватила его за руку.
— Эрик, мне что, дом поджечь?! — услышал он сердитый шепот.
— Зачем?! — потрясенно выдохнул он — уже понимая, но даже помыслить об этом не смея и на сотни замков запирая свое понимание. Энни стояла неподвижно, но ему казалось, что она надвигается на него, как огромная приливная волна. — Зачем? — повторил он, глядя на нее с ужасом и восторгом.
— Чтоб ты стал немного посмелей, — ответила девушка, делая шаг вперед, и все его хитроумные замки и засовы рухнули, разлетелись вдребезги.
Эрик хотел отшатнуться… какое там отшатнуться, да он сбежал бы!
Он хотел броситься к ней, как к последней на этом свете надежде, но не знал, удержит ли его земля… не рухнет ли он куда-нибудь в беспросветный мрак.
«Слишком хорошо мне объясняли, что чудес не бывает Слишком хорошо. Слишком долго, — подумал он. — Все врали. Вот оно — чудо!»
Шагнув вперед, он очень осторожно обнял девушку и прикоснулся губами к ее губам.
— Крепче! — шепнула она. — Мы на крыше! Вокруг — пламя! Крепче обнимай, не то уронишь!
И пламя вспыхнуло с неистовой силой!
— Эрик, ты правда целоваться не умеешь? — спросил Джек по дороге в замок. — Или нарочно перед девушкой притворялся?
— А ты подглядывал?! — возмутился Эрик.
— А ты прятался? — фыркнул парнишка. — Ну извини, я не понял…
