Максимов представил большую унылую квартиру, по которой слоняется Екатерина с напряженной спиной и подозрительными взглядами. Пустой холодильник, темные арбатские переулки за окном.
– Поедем, Кристи. На твоей машине.
Спустившись вслед за Кристиной и заглянув по дороге попрощаться к Литвину – тот неутомимо восседал за столом и вглядывался в мерцающий экран компьютера, – Максимов вышел на улицу и предупредил своего водителя, чтобы он подъезжал завтра, как обычно, в семь тридцать утра, но не на Арбат, а к центральному подъезду сталинского высотного дома на Котельнической набережной.
Затем завернул за угол и издали увидел автомобиль Кристины с включенными фарами. «Нужно было прогреть машину, не бережет двигатель», – подумал Максимов.
Всю дорогу он молчал, думая о своем. Кристина не мешала ему, только сочувственно поглядывала сбоку: «Кажется, у него даже появились первые седые волосы. На висках. Раньше не было».
Кухня в высотке была по современным меркам совсем небольшая, но прикольная. Сохранилась старая встроенная мебель – выкрашенные белой краской шкафы с массивными дверцами, тяжелые открытые полки.
– Отец решил не менять здесь родную мебель. Ее только отреставрировали. Представляешь, какая эта была роскошь – квартира сдавалась со встроенной кухней, когда везде в Москве были коммуналки!
– Я тоже жил в коммуналке, но не в Москве, – сказал Максимов. – Мой отец служил в военной авиации. Я помню нашу комнату в коммуналке и гарнизонный городок под Рязанью. Много зелени. Летом было хорошо. Мы с ребятами играли в футбол на стадионе. Библиотека была большая – я много читал, по 200 страниц в день.
– Я заметила. Ты много знаешь.
– Там все было хорошо, но часто приходилось слышать похоронную музыку. Очень много случалось авиационных катастроф. Все время! Понимаешь, какая это опасная профессия, когда летчики собираются вместе, как в этом городке. Космонавты приезжали. Все знали друг друга.
– Ты хочешь меня? – Кристина ласкала Максимова руками, губами, всем своим вздрагивающим от наступающей страсти горячим телом.
Она чувствовала, как в нем просыпается ответное желание.
– Мой бедный, любимый, всеми брошенный, – шептала Кристина.
Ее бедра бились, как пойманная рыба на песке.
Она кричала, задыхалась, почти теряя сознание.
– Ты останешься до утра?
– А куда мне спешить?
– И завтра?
– Не знаю.
– Хорошо, что ты мне не врешь, ничего не обещаешь. Я тоже не знаю.
– Не знаешь, с кем ты будешь завтра?
Встретив удивленный взгляд, Кристина пояснила:
– Ты не понял. Я не знаю, хочу ли я, чтобы ты остался. Мы такие разные, между нами дистанция огромного размера, а сейчас ты вообще недосягаем. Я тебе не нужна.
– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты мне нужна как воздух, моя нежная, красивая, чудная.
– Жена не спрашивает, где ты пропадаешь?
– Нет.
– Значит, она умная женщина. Зачем спрашивать? Чтобы услышать ложь. Хотя нет, ты не будешь обманывать. Ты просто промолчишь.
– Тебя волнует, что думает моя жена?
– Я хочу, чтобы ты был свободным. Это детская фантазия, но мне так хочется. Могу же я просто помечтать!
Максимов тяжело вздохнул. Ему тоже хотелось бы быть свободным – от всего и ото всех, в том числе и от себя.
– Нет, я не ревную, – продолжала Кристина.
В подтверждение ее пальчики вновь скользнули в самую чувствительную область, где в очередной раз возникло недвусмысленное волнение.
– Ты очень сильный, – сказала Кристина.
– Не всегда, – поспешил предупредить Максимов.
– Со мной всегда, – не согласилась Кристина, поспешив подтвердить этот смелый вывод практическими действиями. – Укройся одеялом – замерзнет спина, и ты простудишься, – посоветовала девушка.
Но Максимов не отвечал.
Он крепко заснул – впервые за все последние недели.
Глава 10: «Чертово колесо»
Проводив жену и дочь за город, где они собирались отдохнуть в выходные и заодно обжить недавно отстроенный коттедж, Рюмин с удовольствием уединился в своем кабинете.
«Может, стоило поехать с ними? Обещают очередной температурный рекорд – плюс 15 градусов, и это в конце марта! А еще вчера была зима. Зато в Европе холодно. Так им и надо. Все перевернулось – ничего не поймешь!»
Из окна кабинета открывался великолепный вид на набережную, Киевский вокзал и площадь Европы, украшенную изогнутыми металлическими конструкциями, напоминающими один из европейских городов после ковровой бомбардировки союзной авиацией в годы Второй мировой войны.
Валентин Борисович очень любил этот старый дом, подковой возвышавшийся над Москвой-рекой. Он, конечно, уже не соответствовал его имущественному статусу «заслуженного консультанта всех времен и народов», как прозвал Рюмина один из его знакомых. Но в отличие от новых элитных строений в доме и в чудом сохранившемся зеленом дворе было уютно, спокойно и по-домашнему тепло. Как в старые добрые времена, на лавочке у подъезда бдительно несли вахту пожилые гражданки, с которыми предусмотрительный Валентин Борисович всегда вежливо здоровался. Толстенные стены уберегали от посторонних шумов, воплощая мудрое высказывание: «Чем выше забор, тем лучше соседи».
Все было бы хорошо, если бы не близость вокзала. Летом, когда было жарко и Рюмин любил спать с открытыми окнами, не доверяя кондиционерам, в шесть утра или еще раньше с территории вокзала раздавался усиленный динамиками голос: «Грузчик Сидоров, подойдите к четвертому перрону», «Грузчика Савраскина вызывают на второй перрон...»
Приходилось закрывать окно, но это, в конце концов, мелочи.
Часы уединения, когда Рюмин оставался один в квартире, были его самым любимым временем.
Он ставил DVD-диски с известными оперными спектаклями лучших театров мира, отдавая заметное предпочтение постановкам «Метрополитен-опера». Волшебные звуки создавали спокойную атмосферу, чтобы вновь продумать, взвесить, проанализировать свои действия, ощущения, планы.
В отличие от большинства простых смертных Валентин Борисович обладал тем неоспоримым преимуществом, что был искренен с самим собой. Он не стремился создавать в собственных глазах героический и привлекательный образ, не льстил себе и не пытался забыть неприятные впечатления, разочарования и обиды. Напротив, он помнил все в деталях, до мельчайших подробностей, и скорее был склонен перестраховаться и выждать, чем поспешить и подвергнуть себя риску.
Рюмин прекрасно осознавал, что его деятельность не более чем мимикрия под модный нынче консалтинг, и понимание этого давало ему колоссальную свободу маневра. Не нужно врать себе, добиваться нереальных и ненужных целей. Важно только произвести положительное впечатление, заинтересовать клиента, внедриться в проект, а там о консалтинге можно забыть – ведь это только предлог, не более. Значительно тяжелее было тем из его коллег, которые тоже были не прочь урвать чужую собственность, но слишком серьезно относились к роли консультантов, пытаясь доиграть ее до конца или хотя бы сохранить внешние приличия. Валентин Борисович был свободен от этих условностей и предрассудков. Его не связывали угрызения совести, жалость, мораль и прочие «буржуазные пережитки».
Чтобы быть безжалостным по отношению к другим, нужно было научиться не щадить самого себя. Для этого Рюмин вполне сознательно создавал стрессовые ситуации, когда катастрофически не хватало времени, ставились, казалось бы, невыполнимые задачи, придумывались искусственные трудности, которые делали
