должности старшего писца казначейства, да и разговоры за спиной поутихли. Он пахал, как две воловьи упряжки, так что те, кто ценил работников, стали приходить к мысли, что, несмотря на молодость, он вполне справляется с работой. Однако времени на праздность почти не оставалось. Вот и сейчас он успел только забежать в свою комнату, подхватить церемониальный серебряный поднос со свитками, требующими личной визы казначея, и уже спешил по коридорам к кабинету казначея. У самых дверей он затормозил, удивленный отсутствием на посту часового-реддина. Улмир даже вернулся к лестнице, но часового нигде не было видно, однако снизу было слышно, как поднимается смена, мерно меряя шагами ступени широкой дворцовой лестницы. Он подумал, что если что-то не так, то они разберутся, и вернулся к дверям кабинета. Войдя внутрь, молодой человек, прежде чем опустить глаза и произнести церемониальную фразу, бросил взгляд на стол казначея. Старик иногда, когда они были одни, просто раздраженно мотал головой показывая, что у него нет времени на все эти глупости. Возможно Улмира спасло именно это. Старик казначей сидел, неестественно откинувшись на кресле. Улмир замер, но в следующее мгновение заметил слева движение и отпрыгнул, громко крича. Дюжий реддин бросился на него, выставив вперед острие меча. Улмир заметался по комнате, но реддин начал умело зажимать его в угол. Когда он нанес укол, Улмир вдруг вспомнил Грона, их последнюю попойку и вскинул перед собой серебряный поднос. В следующее мгновение клинок проткнул серебряную пластину. Улмир неуклюже крутанул его, уводя удар в сторону, и пнул пролетевшего мимо реддина. Тот врезался в стену и скрипнул зубами. Улмир выпустил поднос, оттолкнул нападавшего и, вопя во все горло, бросился к двери. Реддин быстро очухался и рванул за ним. Тут дверь отворилась, и на пороге появился караул. Старший, не поняв происходящего, шагнул навстречу реддину, но тот, махнув клинком, разрубил стражнику голову и следующим движением попытался дотянуться до Улмира. Он смог полоснуть его по ноге, но это сделала уже рука мертвеца. Караул проткнул реддина несколькими клинками. Улмир выскочил в коридор и обессиленно сполз по стене. Он не знал, что оказался единственным, кому в этот раз повезло.
Грон смотрел на говорившего. Он знал, что не пользуется особой популярностью среди лордов побережья, да и среди доброй половины князей – особенно из древних родов, властителей богатых центральных и южных долин, – но столь откровенный наезд… Такое было впервые. Грон поднялся.
– Не хочет ли благородный Эсторн сказать, что его младший сын гораздо лучше справится с честью быть князем долины Эгрон?
Палата князей негромко загудела. Грон ясно понимал, что любой из князей с радостью посадил бы на освободившийся после гибели в битве у Рогатой скалы князя Эгрона трон одного из своих многочисленных младших сыновей, но позволить такое другому… Князь Эсторн побагровел:
– Это наглая ложь.
– Тогда кого из достойных вы хотели бы порекомендовать на мое место? – вкрадчиво поинтересовался Грон. – Назовите имя, только сейчас, не медля, и я тотчас же освобожу трон князя долины Эгрон.
Князь Эсторн пошел пятнами. Он совсем не хотел сажать на столь вожделенный трон кого-то другого. – В таком случае, – грозно закончил Грон, – я требую извинений, а если таковых не последует, то настаиваю на праве поединка.
Князь Эсторн позеленел. Об исскустве Грона владеть мечом ходили легенды. Лишиться жизни, выполняя дурацкий план какого-то гнусного выскочки, претендующего на трон Старейшего… Он шумно выпустил воздух и пробормотал:
– Возможно, я заблуждался.
– Громче, не слышу, – прикрикнул Грон, добавив металл в голосе.
Князь шумно откашлялся.
– Я… признаю… что возможно… был введен в заблуждение…
– Это не извинение!
– …и прошу у князя Грона, властителя долины Эгрон, снисхождения к моим словам.
Грон кивнул и опустился на место. Князь Баргот, властитель долины Сиргот, раздосадованно хлопнул ладонью по подлокотнику. Грон улыбнулся про себя. Он так и предполагал, что вся эта затея была идеей Баргота. Только исполнитель подкачал. Князь Эсторн умел грозно произносить монологи, но стоило его сбить с мысли, как он терялся и шел на попятный, а если еще его припугнуть…
– Кто еще хочет говорить, благородные? – послышался голос князя Эгиора.
Палата негромко шумела, но никто не выбрасывал рукавицу на пол перед креслом Старейшего.
– Да будут боги благосклонны к долинам, совет окончен, – произнес князь Эгиор ритуальную фразу, и князья загомонили, поднимаясь с мест и отодвигая кресла.
Грон прошел к выходу и бросил взгляд в сторону Баргота. Перед ним стоял Эсторн, съежившись, как побитая собака. Кто-то тронул Грона за локоть, Грон обернулся. Это оказался сам Эгиор.
– С первой речью тебя, князь Грон.
– Скорее с первой отповедью, – криво усмехнулся Грон, а Эгиор рассмеялся.
– Сегодня ты увеличил число своих сторонников. Князья в большинстве своем, конечно, не блещут умом, но сильных уважают. А ты сегодня доказал, что можешь постоять за себя не только на поле битвы.
– Значит, теперь, – насмешливо вопросил Грон, – меня признают уже не семь князей, а больше? Восемь?
Эгиор снова хохотнул, потом посерьезнел.
– Да нет, по-прежнему только семь, но остальные пока приглядываются. Возможно, скоро кто-то и сдастся.
Они вышли на улицу и пошли вниз по ней к раскинутым на лугу под стенами города шатрам.
– Когда обратно? – спросил Эгиор.
– Завтра.
Лето только начиналось. Прошлой осенью, в битве у Рогатой скалы, погиб князь Эгрон. Он был бездетен, а вместе с ним пало и двое его племянников. Его брат погиб семь лет назад во время набега степняков. Поэтому, когда главы тейпов долины пришли к Грону и просили его принять престол, соперников у Грона не нашлось, и мать погибших племянников отдала ему княжеские реликвии и благословила на княжение. Всю зиму он был в тяжелых трудах. Дивизия потеряла на поле битвы три сотни воинов. Из двух сотен новобранцев, сражавшихся вместе с Гроном, осталось в живых всего четыре десятка. Сотня Гагригда потеряла тридцать два бойца. Но ко времени, когда закрылись перевалы, более двух тысяч человек готовились пройти «давильный чан». Так что по весне Дивизия насчитывала больше бойцов, чем год назад. Через луну после того, как открылись перевалы, к Грону примчался гонец с приглашением на Совет князей. Грон понял, что его трон зашатался. Горные князья были плодовиты, а поскольку домен представлял собой неделимый майорат и целиком передавался старшему сыну, то столь лакомый кусочек, как свободный престол, манил очень многих отцов, озабоченных судьбой младших детей. Так оно и произошло. Грон прибыл на Совет задолго до назначенного срока. Эгиор встретил его с улыбкой:
– Ты приехал заранее нагреть кресло князя Эгрона, чтобы не мерзнуть на Совете?
Грон не принял шутки и вздохнул:
– Боюсь, что предстоит погреть кости шустрым бегом и работой языком задолго до того, как ты откроешь Совет.
Эгиор понимающе кивнул:
– Знаешь, почему-то я был уверен, что ты поймешь это.
К началу Совета у него было семь голосов, которых вполне хватало для того, чтобы он остался на месте князя Эгрона до той поры, пока кто-то из других претендентов не сможет набрать больше.
Грон подошел к своей палатке и невольно остановился. У коновязи стоял конь Дорна. У палаток охраны тоже прибавилось лошадей. Часть даже не уместилась и паслась в отдалении. Грон откинул полог и вошел внутрь. У маленького столика на кошме сидели трое. Первых двоих Грон узнал сразу, это были Дорн и Гагригд, третьим оказался Улмир.
– …И тогда я взял его с собой… – Дорн замолчал и опустил глаза.
Грон чувствовал, как его охватывает бешенство. Он стиснул кулак и ударил им по земле, оставив в утоптанной почве изрядную выемку. Приор – мертв! Баши Дилмар – мертв! Нет сомнения, что и Комар, и Врен-табунщик, и Эрея, и десятки других были бы мертвы, если бы он не забрал их с собой. Это проклятое тайное братство дотянулось до тех, кто ему дорог. А он-то за повседневными делами стал забывать об этих
