– Извините, – сказал он. – Я вынужден прервать вас… Лена, мы опаздываем на катер.
– Товарищ Бессольцев… Николай Николаевич! – Маргарита Ивановна схватила его за руку и втащила в класс. – Это вы?! Входите, пожалуйста.
– Мы уходим, уходим… – сказал Николай Николаевич. – Мы не будем вам мешать.
– Позвольте передать вам… – Маргарита Ивановна разволновалась, – наше восхищение..: Вы такой человек! Такой человек!.. Я впервые в жизни встретила такого замечательного человека. Спасибо вам! Честное слово, я сейчас разревусь…
– Извините, – Николай Николаевич был крайне смущен.
«Значит, они уже все узнали, – подумал Николай Николаевич. – Значит, кто-то на хвосте уже разнес эту новость по всему городу». Ему стало радостно и грустно одновременно: ему так хотелось сообщить об этом Ленке самому.
Дело в том, что когда Николай Николаевич отдавал свое заявление по поводу дома и картин в райисполкоме, то там оказалась его старая знакомая, директор местной музыкальной школы. И она краем уха услышала, о чем он говорил, дождалась его в, коридоре, подлетела к нему и спросила подчеркнуто вежливо и немного витиевато:
– Николай Николаевич, быть может, вы будете столь любезны, что разрешите не делать из вашего заявления тайны?..
Он кивнул, что вроде бы разрешает, потому что увидел, что она очень взволнована, и обрадовался этому. Однако в следующий момент подумал, что лучше ей этого не разрешать, но ее уже не было в коридоре, в одно мгновение она куда-то исчезла. ¦ – Дедушка, ты из-за меня?! – спросила Ленка. – Все картины?! Как же ты будешь жить без них?..
– Не только из-за тебя, хотя и ты сыграла в этом не последнюю роль, – громко и свободно ответил Николай Николаевич. Он сделал непривычно широкий жест рукой и стал вдруг раскованным, легким, праздничным, красивым. – Это давнишняя моя мечта. Вчера она снова посетила меня. И вот…
Николай Николаевич замолчал и долго-долго молчал, так долго, что успел рассмотреть более пристально, чем всегда, лица ребят, которые сидели перед ним и с которыми у него были такие сложные отношения.
Но разве все это имело значение, когда он вышел на такой ясный и простой путь?
Николай Николаевич улыбнулся – нет, не им, а себе, своим мыслям, своей адской жизненной силе, которая билась у него в груди.
Он смотрел на их лица, стараясь заглянуть в глаза, и увидел, что во многих из них бьется пытливая мысль, а у некоторых безразличие, а у иных даже злость и непонимание. Но ведь есть такие, у которых бьется, бьется и пробивается пытливая мысль, и это будет всегда! И вдруг, мгновенно осененный, вдруг понявший, что это необходимо сделать, он поднял над головой картину, по-прежнему завернутую в полотенце, вышитое крестом, и сказал:
– Эта картина мне очень дорога. Тут изображена наша старинная согражданка. – Николай Николаевич строго посмотрел на Маргариту Ивановну. – Она была вашей предшественницей, учительницей русской словесности здесь, в городке… сто лет тому назад. – Он улыбнулся: – Не думайте, что это было так уж давно… Она всего лишь моя бабушка… – И добавил просто и тихо: – Эту картину я дарю вашей школе.
– Дедушка! – сказала Ленка в страхе и в немом преклонении перед поступком Николая Николаевича. – Де-душ-ка!
Нет, даже она не могла понять в эту секунду величие своего деда Николая Николаевича Бессольцева.
– Идем! – Николай Николаевич крепко взял Ленку за руку. – Катер нас ждать не будет, хотя, может быть, мы с тобой и стали знаменитыми людьми.
– Я вас провожу, – вдруг объявила Маргарита Ивановна.
– Что вы, – возразил Николай Николаевич, – это лишнее.
Маргарита Ивановна смутилась и покраснела:
– Заодно провожу и мужа… Он у меня этим же катером уезжает.
И они все трое вышли из класса.
В последний раз мелькнула Ленкина стриженая голова, в последний раз Николай Николаевич сверкнул своими большими заплатками на рукавах пальто, и они исчезли, сопровождаемые полным безмолвием.
– На каких людей мы руку подняли! – нарушил тишину Васильев и тяжело вздохнул: – Э-э-эх!
– Все из-за Сомова! – Лохматый подлетел к Димке, крепко сжав кулаки.
– У-у-у, – понеслось со всех сторон, – Со-мо-о-ов! Одни из них забыли, что они сами тоже гоняли Ленку.
Другие забыли, что жили, как будто вся эта история их не касается. Третьи, что хотели заступиться за Ленку, да не успели… Каждый, конечно, чувствовал какую-то неловкость перед самим собой, перед другими, но в этом трудно признаваться, и все они дружно и единогласно обвиняли одного Сомова.
– Бойкот – Сомову! – крикнула Железная Кнопка. – Голосуем!
Но голосования снова не вышло, потому что в дверь просунулось жизнерадостное и возбужденное лицо Маргариты Ивановны:
– Директор мне разрешил. Я только туда и обратно. А вы здесь сидите тихо. – Она хотела уже исчезнуть, но почему-то спросила: – Да, что это вы кричали про бойкот? Опять?.. Кому? За что?
– Вашему Сомову! Вот кому! – Миронова впервые за все время этой борьбы побледнела от волнения. – Он дважды предатель!
– Сомов – предатель?.. – Маргарита Ивановна по-прежнему стояла в дверях. – Ничего не понимаю.
– Он рассказывал вам, что мы сбежали в кино? – спросила Миронова.
– Ну, рассказывал, – Маргарита Ивановна улыбнулась. Она подумала про то, что они совсем еще дети, играют в каких-то предателей.
– А мы-то думали, что это сделала Бессольцева!
– Гоняли ее, били! Смеялись над нею, – сказал Васильев. – А Сомов молчал.
– И вы молчали, Маргарита Ивановна, – вдруг тихо, но внятно и беспощадно произнесла Миронова.
– Я молчала?.. – Маргарита Ивановна испуганно посмотрела на Миронову и вошла в класс, прикрыв двери. – Я думала, Сомов вам все рассказал… – Она посмотрела на Димку: – Как же так вышло, Сомов?..
Димка ей ничего не ответил и не поднял головы.
– Ждите, Сомов вам ответит, – сказал Васильев.
– Маргарита Ивановна, катер уйдет! – крикнул Валька. – И муж ваш тю-тю!
– Катер?.. – спохватилась Маргарита Ивановна. – Подождите! Я быстро, я сейчас… – Она хотела уйти, но почему-то не ушла. – Давайте спокойно разберемся!.. Значит, Сомов все скрыл? Но при чем тут Бессольцева?..
– Потому что она взяла всю вину на себя, – объяснила Миронова. – Она хотела помочь Сомову… А он ее предал!
– Вот почему она меня так ждала, – в ужасе догадалась Маргарита Ивановна. – Она думала, что я вам все расскажу, а я забыла… Все забыла.
Маргарита Ивановна вдруг поняла, что произошла чудовищная история, что Лена Бессольцева рассчитывала на ее помощь. А она все-все забыла. Это открытие настолько ее потрясло, что она на какое-то время совершенно забыла о ребятах, которые кричали и шумели по поводу Димки Сомова. Собственное ничтожество – вот что занимало ее воображение…
– Так кто за бойкот? – Миронова в который раз подняла вверх руку.
– Лично я отваливаю, – неожиданно сказал Рыжий. – Сомова презираю… Когда Попов вчера рассказал нам про Ленку, меня чуть кондрашка не хватила. Но объявлять ему бойкот теперь я не буду… Раз Ленка против, то и я против. Я всегда был как все. Все били, я бил. Потому что я Рыжий и боялся выделиться. – Он почти кричал или почти плакал: голос у него все время срывался. – А теперь – точка! Хоть
