меня учил, казались очень странными, например, что мир – круглый, как мячик, а еще – что есть место, которое называется Лондон, там все время ходят по рельсам машины, как в 'Историях про Джессику', а по дорогам ездят другие машины, и их не тянут никакие лошади.
Еще были уроки «хистории», на которых речь шла про то, как «хангличане» ездили по всему миру по огромным озерам, которые называются морями. Они путешествовали на кораблях – больших железных лодках с паром внутри. Эти корабли принадлежали леди, которую звали королева Виктория, и они отвозили во все уголки света солдат, которые обучали там людей и занимались их 'хобразованием'.
Я находила уроки Сембура ужасно запутанными и радовалась, когда мы могли вернуться с холмов домой в Намкхару, потому что жить зимой в палатке было холодно. В прошлом году нам повезло, знамения были хорошими, но в позапрошлую зиму нам пришлось очень тяжело. Наша ссылка продолжалась семь недель, погода была ужасная, а к тому же целых три недели мне пришлось ухаживать за Сембуром, которому в грудь поселился демон болезни.
С тех пор, как мы вернулись из той ссылки, нас не просили явиться к верховному ламе Галдонга, и я от души надеялась, спускаясь с нашим медленно движущимся караваном в долину, что нас опять не вышлют в грядущие зимние месяцы.
Едущий рядом Сембур проговорил:
– Плечи назад, Джейни. Сядь в седле прямо, как хорошая девочка.
Я потянулась, чтобы сбросить напряжение с нывших мускулов, и с усилием выпрямилась.
– Извини… Я почти засыпаю.
– Понимаю, милая, понимаю. Но я уже тебе говорил, ты должна это скрывать. Никогда не показывай здешним людям, что ты устала, нервничаешь или боишься.
– А почему, Сембур? – раньше я никогда не задавала этого вопроса.
– А? Ну, потому что ты – «хангличанка», вот почему. Ты всегда должна быть спокойной и уверенной в себе. Это придает тебе авторитет, понятно? Если люди увидят, что ты скуксилась или оробела, они не будут тебя уважать.
Иногда, когда я уставала, мне хотелось, чтобы обо мне заботился кто-нибудь помимо Сембура, особенно мне хотелось иметь мать, но тут же я начинала чувствовать себя ужасно виноватой, потому что всю мою жизнь я была для Сембура самым главным, ведь он считал своим долгом заботиться обо мне, не будучи моим отцом. Разумеется, он мало подходил для роли воспитателя с младенческих лет девочки. Тем не менее он старался, как мог, скрывая все сомнения и тревоги за твердым и уверенным поведением.
Вот и сейчас, когда я, распрямив спину, ехала среди полей, на которых был уже собран ячмень, с таким видом, будто ни капельки не устала, то делала это вовсе не для того, чтобы заслужить уважение Ло-бас, а только для того, чтобы был доволен Сембур.
Скоро зима превратит почву в настоящее железо, но сейчас кое-где шла пахота. Те, кто был ею занят, останавливались, чтобы помахать нам в знак приветствия. На полях также работали некоторые из ста святых женщин Галдонга. Они собирали в большие корзины камни и увозили их прочь на мулах. Старый Таши вспоминал, что в его детстве святые женщины точно так же, как и сейчас, убирали с полей камни, но, похоже, чем больше камней они уносили, тем больше появлялось новых. Когда караван проходил мимо, святым женщинам нельзя было смотреть на мужчин, но они все равно всегда смотрели. Их волосы были подстрижены совсем коротко, и они носили длинные красно-коричневые юбки, украшенные маленькими кусочками бирюзы в тон платью.
То был последний караван сезона. Для меня и Сембура то был вообще последний караван, но тогда мы об этом еще не знали. У всех нас, несмотря на продолжавшийся целый день переход, было отличное настроение, потому что мы возвращались с богатым грузом. Кроме обычного груза в виде соли мы везли также несколько тюков красивого шелка и белой парчи, которой в Магьяри торговали люди, специально для этого приходившие в Бод из какой-то другой страны.
Мы везли несколько мешков с их чаем, который очень нравился знатным семьям Смон Тьанга. Простые люди предпочитали чай, привозившийся с юга, из Индии, начинавшейся за Покхарой, где мы меняли соль на зерно и серебро. Какое-то количество шелка предназначалось для обмена в Покхаре вместе с солью, остальное останется здесь, у лам и знати. Они сошьют из него красивые наряды.
Я и Сембур никогда не ходили с караванами, отправляющимися на юг. Старый Таши звал нас, потому что Ло-бас ценили мою способность управлять яками, хотя в том направлении и не нуждались в услугах Сембура. Однако Сембур никогда не возил меня на юг. За те десять лет, что мы жили в Намкхаре, сам он ездил туда дважды, но оба раза без меня. Когда я спросила его почему, он ответил, что объяснит, когда я стану старше.
Теперь я и в самом деле почувствовала себя бодрее и вернулась назад, чтобы поболтать с Гхенлингом. Он любил дразнить меня и отпускать глупые шутки, и чем более рассерженной я притворялась, тем больше ему это нравилось. Мы подъезжали к монастырю, где должны были задержаться, чтобы монахи осмотрели привезенный нами из Магьяри товар и решили, сколько оставить для сборщика налогов. Едущий рядом Гхенлинг сказал:
– Когда мы остановимся в Галдонге, я приготовлю цампу, и мы вдвоем, Джейни, съедим целых шесть чашек.
Цампа была главной едой в Смон Тьанге и стране Бод. Для ее приготовления зерна ячменя нагревались в железной кастрюле на очень горячем песке до тех пор, пока не начинали трескаться, затем их просеивали, чтобы отделить от песка и мелко-мелко мололи. Эти измельченные зерна мы всегда носили с собой и растирали в пасту с кислым молоком или чаем с маслом, и вот эта-то паста и называлась цампа. Поскольку я ела ее всю жизнь, она мне нравилась, но Сембур так и не привык к ее вкусу, хотя вынужден был питаться ею уже столько лет.
Когда Гхенлинг сказал, что мы съедим целых шесть чашек цампы, я сделала вид, что никогда не слышала этой его шутки, и воскликнула:
– Шесть чашек? Отлично! Я ужасно голодна. Значит, каждому по три чашки.
– Нет, шесть чашек мне и ни одной – тебе! – Гхенлинг раскачивался от смеха в седле.
Сделав грозное лицо, я уставилась на него и гневным голосом произнесла:
– Ты негодяй, Гхенлинг! Ты – жадина! Я тоже хочу цампу!
