одновременно. – Но я в самом деле очень удивилась, потому что в Тибете были немногие. Ведь там нет дорог, туда не доедешь в коляске, и вообще путешествовать там очень тяжело, в особенности на больших высотах.
Губы Вернона Куэйла изогнулись в чем-то, что, по-видимому, было презрительной гримасой.
– Когда тело послушно разуму, проблем не существует, – высокомерно сказал он. – Я вступил в Тибет по главной дороге, к северу от Дарджилинга. Район, в котором путешествовали вы, я не знаю совсем.
– Я тоже знаю его не очень хорошо, мистер Куэйл. Мы просто шли старой торговой дорогой до Магьяри, а потом тем же путем возвращались назад.
– Тогда вы должны были проходить в нескольких милях от Чома-Ла и большого монастыря, который там находится.
– Да, я видела его с хребта, по которому проходил караван. Он расположен по другую сторону долины и, по-моему, построен в горе.
– А вам не случалось бывать внутри? Я улыбнулась.
– О нет, мистер Куэйл, меня туда ни за что бы не пустили. Разве что по приказу самого верховного ламы.
Он глядел на деревья в саду.
– Что вы знаете о Чома-Ла?
– Почти ничего, только то, что это важный монастырь. Конечно, ведь туда раз в год на особый праздник приезжает сам далай-лама.
Он полузакрыл глаза.
– Но ведь наверняка, когда вы проходили по дороге в Магьяри и видели большой монастырь по ту сторону долины, ваши спутники о нем что-то говорили, делали какие-то замечания, рассказывали, что они о нем знают, разве не так?
Я задумалась, стараясь припомнить, но в конце концов покачала головой.
– Думаю, что да, но сейчас я уже ничего не помню. Вероятно, я была слишком занята яками, чтобы обращать внимание на что-либо другое.
Ничего больше не сказав, Вернон Куэйл поднялся и прошелся по комнате. Примерно полминуты стояло молчание, а потом раздался звук закрывшейся двери. Элинор рассеянно сказала:
– Наверное, для этих листьев лучше взять не такие яркие нитки.
Я всегда была очень осторожна, пытаясь никоим образом не показать, какие чувства вызывает у меня Вернон Куэйл, и не обсуждать, что он делает или говорит, но на этот раз не удержалась:
– Как странно, Элинор. Почему мистер Куэйл спросил меня про Чома-Ла?
Она встала, растирая свои пальцы, словно они занемели.
– О, у него такие обширные интересы, – в ее глазах мелькнуло нечто вроде воспоминания. – Он увлекается естественными науками, астрономией, математикой, метафизикой… очень обширные интересы, правда, но все это не для моей головы, Джейни.
– Как ты можешь такое говорить? Ведь ты же сама – исследователь.
– Да, я тоже немного интересовалась ботаникой, но познания Вернона совершенно замечательны. Он понимает многое из того, что не могут постичь даже самые умные люди. Есть такие богатства сознания… богатства сознания, Джейни, которые… – Ее голос сорвался, глаза вдруг наполнились слезами, и она взволнованно продолжала: – Он коллекционирует красивые вещи. Ты об этом не знала? В них заключена красота, понимаешь, нечто неосязаемое, но обладающее настоящим могуществом. Все могущественное неосязаемо. Свет и тьма, порядок и хаос, добро и зло. Все дело в том, чтобы научиться… научиться впитывать и направлять эту силу…
Она резко оборвала себя на полуслове, опустилась на стул и уставилась неподвижным взглядом на сплетенные на коленях руки. Я подбежала к ней, обняла и прижалась щекой к ее щеке. Кожа у нее была холодной. Я не поняла смысла ее странной, бессвязной речи, но что-то в ней наполнило меня ужасом.
– Элинор, милая Элинор, – прошептала я, – я знаю, что ты несчастна, я знаю. Пожалуйста, поговори со мной, скажи, что мне сделать, как тебе помочь. Это все?.. – запнувшись, я все-таки отважилась: – Это все твой муж? Ты его боишься? Я тебя увезу, дорогая, я немедленно тебя увезу, если ты захочешь. Но ты должна мне сказать, ты должна говорить.
Я почувствовала, что она пошевелилась. Элинор повернула голову, и мне показалось, что в глубине серо-зеленых глаз, некогда столь спокойных, я вижу прежнюю Элинор, которая смотрит на меня с отчаянной мольбой. Затем она медленно покачала головой.
– Нет, – вздохнула она. – Только не ты, Джейни. Я не хочу тебя погубить.
Ее глаза закрылись. Через несколько мгновений она снова вздохнула, открыла их, взяла пяльцы и, наморщив лоб, спросила:
– Так для этих листьев лучше все-таки будет взять нитки тоном побледнее?
Десять дней спустя, сразу после полудня, я сидела у себя в офисе, когда вошел Вернон Куэйл. Мой офис был моим царством, которое я очень любила, и его вторжение вызвало во мне раздражение.
К тому же я еще и удивилась, потому что он сюда никогда не заходил и даже в первый день, когда мы показывали ему 'Гнездо кречета', лишь заглянул внутрь.
Отложив перо, я поднялась и, изобразив любезную улыбку, с которой всегда обращалась к мужу Элинор, сказала:
– Пожалуйста, проходите, мистер Куэйл. Чем могу быть полезна?
Он не сразу ответил мне, а просто посмотрел мне в глаза. Обычно взгляд его был рассеян, или он мог
