смотреть сквозь меня, мимо меня, но на этот раз дело было не так. Его глаза, похожие на капли серого дождя, были устремлены прямо в мои, и тут я обратила внимание, какие огромные у него зрачки. Взгляд был настолько неприятный, что на секунду я почувствовала головокружение, но своих глаз все же не отвела и продолжала улыбаться.
Наконец он проговорил:
– Я был бы вам признателен, Джейни, если бы вы могли мне помочь в течение получаса.
Скрыв изумление, я автоматически ответила:
– Разумеется, мистер Куэйл. Вы имеете в виду – прямо сейчас?
– Да, – он уже отвернулся. – Пожалуйста, это в 'Круглой комнате'.
Я недоуменно моргнула, глядя на опустевший дверной проем, и прислушалась, не донесется ли до меня звук его шагов, но ничего не услышала. Никто из моих знакомых мужчин или женщин не двигался так бесшумно, как Вернон Куэйл. Я закрыла свою бухгалтерскую книгу, убрала ее в стол, навела на нем порядок, взяла ручку и блокнот и пошла наверх, испытывая какое-то смутное беспокойство.
Я знала, что Элинор у себя в комнате отдыхает перед обедом. Раньше, до появления Вернона Куэйла, когда ее энергия была беспредельна, подобное и представить себе было невозможно. Мое беспокойство не было связано с опасениями, что он вздумает поухаживать за мной, поскольку я была уверена, что совсем ему не нравлюсь, да и вообще сомневалась, интересуют ли его женщины. Хотя мне и не хотелось об этом думать, но я была практически убеждена, что с момента приезда в 'Приют кречета' он ни разу не заходил в спальню Элинор. Что именно меня тревожит, я не понимала, но ощущение было довольно сильным, и оно росло по мере того, как я поднималась по лестнице, а потом постучала в дверь 'Круглой комнаты' и, услышав приглашение Вернона Куэйла, вошла.
Я бы ни за что не поверила, что эта комната может так измениться. Мое первое впечатление было, что она стала вроде светлее – да, со всех окон были сняты занавески. Пол был выложен белой плиткой, мебель – жесткая, из отполированного черного дерева, совершенно лишенная обивки – выглядела довольно странной. В комнате стояли два кресла, широкая деревянная скамья с высокой спинкой, табуретка с восьмиугольным сиденьем и полукруглый письменный стол.
Два сектора комнаты были покрыты полками с сотнями книг, многие из которых, судя по переплету, имели весьма почтенный возраст. В другой сектор оказался встроен стеллаж с раковиной и водопроводным краном над ней. На стеллаже стояли реторты, пробирки на специальных подставках и горелка Бунзена. Выше размещались десятки стеклянных бутылок, наполненных порошками и какими-то веществами самых разных цветов. В четвертом секторе на полках находились свитки, а рядом с ними на стене висела карта звездного неба, с виду очень древняя. Пол посредине комнаты был пуст, но во всех углах лежали длинные коврики – яркие и со странным рисунком, который, однако, явно свидетельствовал об их восточном происхождении.
В помещении было много и других предметов, потому что 'Круглая комната' была большой, но я просто не могла все их сразу охватить взглядом. К тому же меня что-то раздражало. Я медленно огляделась вокруг в поисках источника растущего раздражения. И тут, вспомнив, как улыбнулся Вернон Куэйл, впервые увидев 'Круглую комнату', я поняла, в чем дело. Как я уже говорила, комната была несимметричной, окружность была до некоторой степени искажена. И вот эта искаженность, асимметрия стали ключевой темой во всей обстановке. В мебели, в декоре, буквально во всем присутствовала хоть и легкая, но несомненная несоразмерность.
На белых стенах между полками был выписан вроде бы простой рисунок из черных линий. Однако формы, которые принимали эти линии, утомляли глаз, создавая неприятную оптическую иллюзию неровности и многомерности. Стулья стояли достаточно ровно, но вместе с тем были каким-то особенным образом искривлены в различных направлениях. Поверхность стола была не совсем полукруглой, но и по- иному ее назвать тоже было нельзя. Я почти не сомневалась, что она не была ровной, как и поверхность полок, но в какой-то мере здесь мог быть и обман зрения. Когда я пригляделась к одной из ковровых дорожек, то заметила, что она сужается, и опять же неровно, причем она была не обрезана, а именно так и выткана.
Ни одна вещь в 'Круглой комнате', похоже, не была совершенно круглой, квадратной, прямой или симметричной по форме. В отсутствии симметрии, обнаруживающейся в комнате Вернона Куэйла повсюду, не было ничего артистичного, ничего изящного. Все вместе производило впечатление злобного уродства, оскорблявшего зрение и словно бы наслаждающегося неприятным эффектом, которое оно производит.
– Садитесь, пожалуйста, – предложил Вернон Куэйл.
Я подчинилась, и он опустил занавеси на двух маленьких окнах. Они были синими, с треугольным золотым рисунком, но и этот рисунок тоже создавал тяжелую оптическую иллюзию, раздражающую зрение. Я вспомнила изысканный вкус Элинор, которому так завидовала, и удивилась, как она может находиться подолгу в этой комнате, да и как вообще кто бы то ни было в состоянии жить среди подобных чудовищных форм и рисунков. Словно прочитав мои мысли, Вернон Куэйл сказал:
– Если сознание хочет полностью освободиться от эмоций и стать подлинно объективным, его следует приучать не обращать внимания на внешние пустяки.
С этими словами он подошел к небольшому шкафу.
Я плохо поняла, что он говорит, и не поняла бы вообще ничего, если бы в свое время не слышала разговоры монахов и лам в Смон Тьанге. Я знала, что они выполняли разные обряды и предавались всяким упражнениям для того, чтобы воспитать в себе равнодушие к материальному миру, однако это делалось ради роста в них духовного начала, чего, бесспорно, нельзя было сказать о Верноне Куэйле.
Он обернулся, и, увидев, что у него в руках, я похолодела. По телу у меня пробежали мурашки, и ощущение было такое, что волосы на голове встали. На черно-белом мозаичном подносе стояла небольшая чаша из флинтгласа, а рядом с ней высокая бутыль с черной жидкостью вроде чернил. Поставив поднос на стол, он уселся, налил черную жидкость из бутыли в чашу и поставил ее на другой край стола, где сидела я.
– Будьте любезны, возьмите чашу в обе руки, – произнес он голосом, лишенным всяких эмоций, – и смотрите на поверхность жидкости. Ни о чем не думайте. Просто смотрите.
Я сидела выпрямившись, все мои мускулы напряглись, руки крепко вцепились в поручни стула. Я едва прохрипела:
– Нет!
– Простите? – Его блеклые глаза были так же холодны, как обычно, красивый голос так же сочен, но я
