В сильном возбуждении она поведала мне, что его зовут Ксавье (имя я нашел отвратительным) и что он красив.
– Надо же! С каких пор тебя волнует внешность, я думал, ты выше этого, – прошипел я.
– Волнует, если это истинная красота.
– И чем же он занимается, твой красавчик?
– Он гений. Художник.
– Постой, я догадался: он будет рисовать тебя голой, да?
– Прекрати, он пока даже не замечает моего существования.
– Вот идиот!
– Помоги мне, очень тебя прошу.
Она любила другого и вдобавок хотела, чтобы я ей помог. Это было уж чересчур.
– Как? Объясниться ему от твоего имени?
– Нет. Пойди со мной на его вернисаж.
– Ненавижу вернисажи.
– Я тоже. Как и модельные агентства. Но это не помешало мне пойти с тобой, чтобы оказать тебе услугу.
– Ладно уж. А чем мое присутствие тебе поможет?
– Где бы ты ни появился, все смотрят только на тебя. Бели я приду с тобой, то тоже не останусь незамеченной.
– Ты хоть понимаешь, что ты задумала: ловить мужчин на мое уродство?
– Я вовсе не собираюсь ловить мужчин. Я влюблена и хочу, чтобы он обратил на меня внимание.
– Объясни мне, зачем тебе понадобилось влюбляться в художника, который так глуп, что не замечает тебя?
Она рассмеялась:
– Считай меня дурой, если хочешь. Я так давно не влюблялась.
Истинная правда: за все одиннадцать месяцев, что я сох по ней, у нее, насколько мне известно, не было никаких романов. Конечно, она не все мне рассказывала, я допускаю, что могли быть мимолетные интрижки на одну ночь, но ничего существенного.
Я до того привык к этому, что возомнил, будто так и надо, и стал считать ее своей. А ведь следовало бы встревожиться: будь она ветреницей, мне не грозила бы катастрофа, что произошла сегодня, – Этель влюблена, и, кажется, всерьез!
Каким же я был ослом! Мне бы воспользоваться удачей и за эти одиннадцать месяцев если не представить себя в привлекательном свете, то хотя бы привить ей отвращение ко всем без исключения мужчинам. Мне бы живописать ей глупое самомнение, присущее любому самцу, и хамство, которое рано или поздно прет даже из самых галантных кавалеров. Мне бы, наконец, открыть ей глаза на их уродство, потому что все мужчины уродливы, абсолютно все, хоть и не всегда это так заметно, как в моем случае.
А что я вместо этого делал? Ничего. Я попусту потерял время: поддавшись своей роковой природной склонности, довольствовался блаженным и экстатическим созерцанием любимой. Вот и пришла пора расплачиваться.
Наступил день вернисажа. Как обычно, там было все, за что я ненавидел такого рода церемонии: глупые комментарии, притворно довольные лица, пустая светская болтовня и скрытая за всем этим неприглядная правда.
Этот вернисаж был самым ужасным за всю мою карьеру. Разумеется, та, по чьей просьбе я пришел, опаздывала. «Закон природы, – думал я, – влюбленная женщина обязательно опаздывает. Для меня это обидно вдвойне: во-первых, я один, во-вторых, ко мне она никогда не опаздывала. И я отлично понимаю, что это значит». В то же время я говорил себе, что точность – вежливость королей, а женщины довольно странно выражают свою любовь невежливым поведением: «Со мной, по крайней мере, она всегда была вежлива». Слабое утешение.
Я искал глазами предмет ее страсти. Он тоже пришел с опозданием, но раньше нее. Никто мне его не описывал, но стоило ему войти, как я понял: это он. Он прямо-таки лучился самоуверенностью и непринужденностью: наверно, когда этот человек входил в банк, в музей или в ресторан, все принимали его за хозяина соответственно банка, музея или ресторана.
На этом отвратительном вечере он выглядел хозяином картинной галереи. Гости толпились вокруг него и сыпали глупостями, мало отличавшимися от тех, что они говорили до прихода мэтра. Я был уязвлен: как Этель, девушка незаурядная, могла влюбиться в такое? Конечно, я лукавил: парень был красив, а его улыбка обнажала здоровые зубы. Моя любимая была как все: ее тянуло к красивому самцу с крепкими челюстями.
Наконец явилась моя копуша. На ней было темно-золотое платье под цвет ее распущенных волос; обезоруживающе прелестная, она кинулась ко мне, не решаясь посмотреть вокруг.
– Он здесь? – спросила она, целуя меня.
– Да. В десяти метрах от тебя, у стойки бара.
– Он меня заметил?
– Не знаю. Ты хочешь, чтобы я тебя представил?
– Нет, ради бога, не надо!
