– Ты хочешь, чтобы он тебя заметил, или нет?
– Да. Нет. Попозже.
Послушай, стоит ли доводить себя до такого состояния?
– Сразу видно, что ты никогда не был влюблен.
И это она говорила мне!
– Какого черта ты заставила меня торчать здесь в одиночестве целых сорок пять минут?
– Я совсем потеряла голову. Все перемерила, ничего мне не идет. В конце концов надела это старое платье. Как я выгляжу?
И это она спрашивала у меня!
– Ты божественна. Он тебя не стоит.
– Спасибо.
– Скажи честно, что ты в нем нашла?
– Да ты что, он просто великолепен! И какой артист! Согласись, от его картин захватывает дух.
– Я посмотрел их, пока ждал тебя. И абсолютно ничего не почувствовал. Я фригиден к современной живописи.
– Мне хочется выпить шампанского, но он стоит у бара. Как быть?
Меня вдруг взяло зло; я схватил ее под руку и потащил прямо к Ксавье.
– Дорогой мэтр, не угостите ли бокалом шампанского эту молодую особу, которая в восторге от вашего таланта?
– Ну конечно. Могу я угостить и вас тоже? Вы оказали мне большую честь, придя на мой вернисаж. Я чту вас как великого анархиста. Вы сногсшибательны. Я сразу увидел, что вы здесь, но не решался к вам подойти. Раз уж вы сами со мной заговорили, я открою вам свою мечту: мне бы хотелось вас написать.
– Меня? Странная мысль. Напишите лучше Этель, она выдающаяся актриса.
– Конечно, конечно. Но сначала вас.
– Видите ли, я очень занят. И скоро уезжаю в Японию.
– Понимаю. Я подстроюсь под ваше расписание. Позвольте спросить вас, человека, которым я восхищаюсь как всеобъемлющим артистом: что вы думаете о моей мазне?
Моя любимая посмотрела на меня с мольбой. Злясь на весь свет, я ответил:
– Не стоит задавать мне таких вопросов. Я фригиден.
– У вас фригидный глаз?
– Нет, но я фригиден к живописи. Поставьте меня перед любой картиной, даже самой гениальной, – я ничего не чувствую, абсолютно ничего.
Я лгал ради Этель: на самом деле моя фригидность распространялась только на современную живопись.
– Это просто потрясающе. В жизни не слышал лучшего отзыва о моих картинах. Как я счастлив, что вызываю у вас абсолютный ноль эмоций!
Варвар! Он и мою фригидность присвоил, представив ее как исключительную реакцию на свое искусство. На мой взгляд, он хватил через край, и я собрался было высказать ему все, что думаю, но тут инициативу перехватила Этель. Она так и висела на моей руке, точно я был для нее единственным шансом удостоиться внимания мэтра. Срывающимся голосом она прежде всего извинилась за отсутствие у нее равнодушия к его картинам, потом описала до мельчайших подробностей трепетные ощущения, которые вызывало в ней его творчество. Смущенная, взволнованная, она была великолепна; на месте Ксавье я умирал бы от счастья и любви. Я взглянул ему в лицо: он разглядывал сквозь платье все то, что эта сумасшедшая готова была хоть сейчас ему предложить.
– Бисер перед свиньями, – процедил я сквозь зубы.
Мне хотелось схватить паршивца за лацканы, встряхнуть хорошенько и крикнуть: «На колени! На колени, когда с тобой разговаривает мадонна!» Совсем худо стало, когда он вытащил телефонную книжку и записал координаты моего ангела. «А ты-то, глупая гусыня, как ты можешь так трепетать? Его интересует только то, что у тебя под юбкой, это невооруженным глазом видно. Объясни мне, почему священная муза влюбилась в надутого самодовольного болвана? Пусть я безобразен до предела, все равно я в тысячу раз лучше этого воплощенного самомнения».
Настроение у меня было хуже некуда, когда счастливый избранник вновь повернулся ко мне с видом сообщника («Вы меня, конечно, понимаете, но довольно, я желаю общаться с более интересным собеседником.»). Он о чем-то спросил меня, я не расслышал, слишком занятый своей обидой и размышлениями о вселенской несправедливости, с которой мы бессильны бороться. По вопросительному молчанию я понял, что от меня ждут ответа, и выпустил, как слюну изо рта, первые пришедшие на ум слова:
– Это порнография. Порнография замечательна тем, что она дает глобальное объяснение нашей эпохи. Что есть порнография? Это ответ на всеобщую анорексию, которой мы страдаем. Мы больше ничего не жаждем, и немудрено, потому что хотеть, в сущности, нечего. Наши глаза и уши еще более пресыщены, чем желудки. Только порнография вызывает некое подобие желания у тех, у кого всего в избытке. Вот почему сегодня господствует порнографическое искусство: оно единственное привлекает внимание, возбуждая ложный аппетит. И что же нам с этим делать? Лично я выбрал аскезу: моя фригидность меня устраивает. Я ничего не хочу, потому что ничего не чувствую. Ведь публика сама в ответе за порнографию: если бы она так усердно не симулировала оргазм, артисты не делали бы вид, будто верят, что ей это нравится.
Под конец своей речи я заметил, что Этель и Ксавье смотрят на меня с выражением глубокого недоумения. До меня начало доходить, что я ответил вовсе не на тот вопрос, который был мне задан.
