— Как статуй!
— И почему я не скульптор? — закручинился чернявый. — Изваял бы с него «Терминатора»…
— Да у тебя и так язык как зубило. — проворчал великан.
— Нет, Гефестай, — осклабился чернявый, — ты неправ!
Змей сбился с шага, остановился, чтобы послать эту почтенную публику куда подальше, но сдержался. «Молчи, язык! Хлеба дам».
Третий из компании, сухощавый эллин с варварской прической — его длинные, иссиня-черные волосы были стянуты в «хвост» на затылке, — обернулся к четвертому, высокому блондину с лицом холодным и твердым, помеченным шрамами.
— Эдуард в своем репертуаре, — заметил длинноволосый со скользящей улыбкой. — А по-моему, Зухос бился адекватней.
— Зухос был воин, — коротко сказал блондин. Бросив равнодушный взгляд на Луция, он отвернулся.
— Понял, Церетели? — проговорил Гефестай наставительно. — Воином! А ты где сидишь? В ци-ирке! Уразумел ли, о Эдикус?
— Ты меня убедил, — кротко ответил Эдикус. — С цирковых не ваяем! Из любви к искусству.
Озлясь, Луций Эльвий сплюнул на белый нильский песок и побежал дальше. Добравшись до оппидума — элитарных северных трибун, украшенных башнями с зубцами, он остановился. Всё, круг почета совершен, пропадите вы пропадом с вашей славой!
Под оппидумом в ряд шли двенадцать проездов-карсересов для колесниц. Между стартовыми воротами торчали «герма» — пирамидальные столбики со скульптурными головами бога Гермеса наверху и с эрегированным фаллосом. Герма были как пожелание удачи. Луций отворил калитку в крайних воротах и прошел внутрь, окунаясь в полутьму, смутно освещенную факелами. Карсерес был пуст, время для скачек еще не пришло.
— Луций Эльвий! — раздался громкий голос. Гладиатор обернулся и разглядел в потемках тщедушного человечка в поношенной тунике.
— Чего тебе? — буркнул Змей.
— Я послан сенатором Элием Антонием Этерналисом, — проговорил человечек, задыхаясь от бега, — превосходительный просил тебя явиться к нему завтра с утра!
— Скажешь, что буду. Непременно. Человечек поклонился и убежал.
Луций отер пот с тела и натянул чистую тунику. Он был свободным человеком, и в бои гладиаторов ввязывался по собственному желанию, как вольнонаемный аукторат. Все было в его недолгой жизни — и победы, и помилования. Дважды ему вручали тонкий деревянный меч-рудис, освобождая от боев, и он оба раза возвращался на арену. Игры здорово подогревали его холодную кровь. Да и деньжат можно было подзаработать.
Гладиатор задумался, соображая, и ухмыльнулся: сегодня у него был сороковой бой! Сороковая победа. Сороковой труп.
Он поднялся по лесенке и устроился у светового окошка. Отсюда была хорошо видна вся арена.
— А сейчас, — донесся голос распорядителя, — а сейчас храбрые охотники из племени гетули покажут нам, как убивают слонов!
По трибунам прокатился сдержанный гул. Далекие Триумфальные ворота на южном конце цирка разомкнулись, и на арену вышло целое стадо слонов. Толпа зашумела. Тогда серые гиганты задрали хоботы кверху и затрубили, словно приветствуя публику. Публике это понравилось.
Юркие темнокожие гетули выбежали на арену, потрясая копьями или колотя ими о расписные щиты. Слоны не обращали на гетули ровно никакого внимания, они разбрелись по арене, нюхали окровавленный песок и мотали головами. Гетули огляделись и всей толпой направились к слону, который стоял в гордом одиночестве. Животное скрутило хобот и растопырило уши, готовясь дать отпор наглецам. Гетули заплясали перед слоном, выкрикивая оскорбления, и тот кинулся на них, яростно трубя. А охотники начали бегать вокруг животного. Слон растерялся, не успевая следить за мелькающими гетули. А те вдруг резко остановились и бросили копья ему в ноги — как булавками к арене прикололи. Серый гигант задрал хобот, крича от боли. С пронзенными ногами слон пополз на коленях, преследуя своих врагов; вырывая щиты, он бросал их вверх, и те разлетались по всей арене. Один из гетули подскочил к слону и перерезал животному горло. Толпа взревела.
Вожаку стада, громадине под восемь локтей в холке, показалась подозрительной смерть товарища, и он повел стадо в атаку. Слоны, выставив грозные бивни, кинулись на трибуны. Таких решеток, как в амфитеатре Флавия, в Большом Цирке не ставили. Передние ряды были подняты над ареной на высоту в два человеческих роста, а по краю тянулись деревянные валики-барабаны, отделанные слоновой костью. Если рассвирепевший тигр или лев прыгал на трибуны, он не мог закогтиться — барабан проворачивался под его лапами, и зверь падал на песок. Но слоны были умнее. Пронзительно трубя, гиганты подбегали и становились на задние ноги, передними опираясь о стенку так, что их огромные головы возвышались над парапетом. На рядах поднялась паника — слоновьи бивни в щепу раздирали барабаны, а гибкие хоботы извивались, хватая орущих людей.
— Так их! — вскричал Луций Эльвий. — Молодцы! Перепуганные гетули метнулись к вожаку стада. Они перерезали ему коленные сухожилия, повалили и убили.
Уцелевшие слоны сбились в кучу в центре арены. Куратор игр, с лицом белее мрамора, прокричал команду. Открылись створки Триумфальных ворот, и слоны грузной трусцой покинули арену. Травля не удалась.
Служители завели в цирк упряжки волов, прицепили и вытащили вон туши убитых слонов. Мальчики с корзинами песка забегали по арене, засыпая кровавые лужи.
Крики ужаса и гнева утихли, встрепанные зрители с опаской возвращались на покинутые места. Теперь лишь раскуроченные барабаны напоминали о мести слонов.
— Луций! — крикнули из потемок. — Ты здесь?
— Это ты, Квинт?
— Я!
— А Торий где?
— Сейчас!
Распахнулись наружные ворота, освещая весь карсерес. Фыркая и топоча, вбежала квадрига — четверка лошадей, запряженная в легкую гоночную колесницу. Два колеса ее были небольшими, чуть меньше локтя[4] в поперечнике, с окованными ободами, по восемь спиц в каждом. Колеса надевались на ось, которая, как верхняя перекладинка в букве «Т», соединялась с дышлом и заодно поддерживала маленькую площадку для возницы. Вверх от нее шло деревянное кольцо, доходящее возничему до пояса. Кольцо было обернуто зеленой тканью — в цвет партии Зеленых. Лошади по обе стороны от дышла фыркали и отаптывались, нетерпеливо косясь на Луция — горячие были, обскачливые. Таких только выпусти, сами понесутся!
— Хорошие мои, — ласково проворковал гладиатор, оглаживая конские морды, — хорошие.
Лошади доверчиво тыкались ему в руки теплыми губами, нарыскивая угощение, и находили его. Эльвий каждой сунул по вкусняшке — лошадей он любил куда больше, чем людей.
— Здорово, Змей! — вскричал маленький, сутуленький, длиннорукий возничий-аврига, похожий на обезьянку — такой же суетливый и вертлявый.
— Сальве, Торий.
— Грохнул, значит, секутора?
— А то…
— Квинт! — окликнул Торий конюшего. — Проверь колеса! Смазал хоть?
— Да, да! — отозвался Квинт. — Сейчас я, еще разок…
— Давай. А я коней посмотрю…
Возничий заботливо проверил упряжь — не жмет ли. Упряжь была простая — подпруги опоясывали животы лошадей, а шеи охватывали стяжные хомуты, каждый — привязан к короткому деревянному ярму, лежащему на холках у коренных — Андрамона и Полидокса. Пристяжные — Спевдуса и Гирпин — цеплялись к дышлу перекладиной.
