РЭБА. Кто это — мы?
ЦУПИК. Ну, я, скажем. Мало? (Уходит.) Пауза.
ОКАНА. Мужлан… Лавочник…
КОНДОР. Кандидат в покойники…
РЭБА. Как вы сказали?
КОНДОР. Это я так… Скажите, мой дорогой канцлер… Если это не секрет, конечно…
РЭБА. Пожалуйста, мой гость.
КОНДОР. Вот эти монахи у вас в прихожей… и вас называют «ваше преосвященство»… Разве вы приняли сан?
Пауза. Рэба ухмыляется, подмигивает Окане.
РЭБА. Это вас удивило бы, дон Кондор?
КОНДОР. Поступки людей, стоящих во главе государства, вызывают не удивление, но либо восхищение, либо ужас.
РЭБА. Да будет вам известно, дон Кондор, что я уже второй год являюсь наместником Святого Ордена в герцогстве Арканарском, епископом и боевым магистром.
Пауза.
КОНДОР. Поразительная новость. Я вас поздравляю, ваше святейшество…
РЭБА. Благодарю.
КОНДОР. Я не сомневаюсь, что эта новость будет воспринята при дворах Империи с необычайным удивлением…
РЭБА. Я буду рад, если эту новость сообщите именно вы.
Входит Монах.
МОНАХ. Багаж и слуги посланника торговой республики Соан дона Кондора погружены на корабль. Отлив начнется через полчаса. Капитан просит дона Кондора явиться к этому времени на борт.
РЭБА. Эскорт для господина посланника! (Монах уходит.) Жаль. Поужинать не успели.
КОНДОР. Это пустяки, поужинаю в море… Разрешите еще один вопрос, дон Рэба.
РЭБА. Разумеется, дон Кондор.
КОНДОР. Почему вы именно сейчас и именно мне раскрываете свои карты?
РЭБА. Карты?
КОНДОР. Я хочу сказать, почему вы именно сейчас и именно мне сообщаете, что вы — агент Святого Ордена?
Пауза.
РЭБА. Дон Кондор, до Эстора восемнадцать дней морем и сорок дней сушей. И я не раскрываю карты. Я показываю зубы!
Кондор встает.
КОНДОР. Прошу разрешения откланяться.
РЭБА. Расстаюсь с вами не без грусти.
ОКАНА. Ах, дон Кондор, на обратном пути…
Внезапно за окнами взрывом возникает гвалт испуганных голосов. По окнам проносится голубой луч и сразу же гаснет, Крики усиливаются и вдруг смолкают. Рэба пятится к своему столу, тащит из ящика огромный арбалет. Кондор обнажает шпагу. Окана выхватывает из складок платья кинжал.
В апартамент вбегают несколько монахов и солдат. Их Начальник падает перед Рэбой на колени.
НАЧАЛЬНИК. Господин канцлер! Ваша светлость! Сам дьявол посетил нас!
РЭБА. Что такое? Какой дьявол?
НАЧАЛЬНИК. Он унес Арату!
РЭБА. Что-о?
НАЧАЛЬНИК. Я сам видел, собственными глазами! Он прилетел… Все залилось адским светом! Дьявол пал на башню с небес, распахнул над нами непомерные крылья, дунул горячим воздухом, схватил Арату и вместе с ним исчез!..
ОКАНА. Подлый лжец!
НАЧАЛЬНИК. Не я один видел… Все видели!
СОЛДАТЫ И МОНАХИ. Точно! Мы все видели!
НАЧАЛЬНИК. Мятежника Арату дьявол уволок с вершины башни!
Пауза.
КОНДОР. Разрешите откланяться. (Уходит.) РЭБА. Все вон!
Монахи и солдаты, толкаясь, выбираются из апартамента. Рэба садится за свой стол, подпирает голову рукой, думает. Окана пристально глядит на него.
РЭБА. Дьявол… Дьявол. Как сказал этот дурак Цупик? «Им нечистая сила помогает…»
ОКАНА. Страшное дело!
РЭБА. Да, страшное дело… опасное дело… Если он и такое может, то опаснее не придумаешь…
ОКАНА. О ком ты? Ты что-то знаешь, да?
РЭБА. Сыск — дело великое. Вот так следишь-следишь за человеками, глядь — и на дьявола наткнешься… Да, опасно, опасно… Ах, изловить бы его, да за жабры — и на сковородку, а? Или оставить, пренебречь, ничего, мол, не знаем, удивляемся, и только… Нет, это нельзя. Надо крючочек подыскать… Только клюнет ли? И если клюнет, то на что?
ОКАНА. Слушай, я боюсь, перестань…
РЭБА. Бойся, бойся, сейчас самое время, Ну-ка, поди сюда…
Окана подсаживается к нему вплотную. Он что-то шепчет ей, опасливо поглядывая на зрительный зал.
ЗАНАВЕС
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Гостиная в нижнем этаже дома, где поселился Румата. Уно, слуга Руматы, мальчик лет шестнадцати, мрачноватый и угрюмый, ходит с пыльной тряпочкой и щеткой, занимается уборкой. Внезапно настораживается, бросает тряпку и щетку, спешит к дверям. Входит, как туча, Румата, молча сбрасывает на руки Уно шляпу и плащ, валится в ближайшее кресло.
РУМАТА. Принеси воды. Вина с водой. Живо.
УНО. Может, кушать будете?
РУМАТА. Воды, я тебе сказал! Пошел! (Уно уходит.) Будь оно все проклято! (Вскакивает, принимается расхаживать по комнате.) Люди! Это люди? Что в них человеческого? Одних режут прямо на улицах, другие покорно ждут своей очереди… И каждый думает: вот его — за дело, а меня — не за что, я хороший… Нет, мало того, еще и приговаривает: так его, так его, режьте, чтобы другим неповадно было! Исступленное зверство тех, кто режет, и исступленная благонамеренность тех, кто смотрит… Десять человек стоят, блаженно пуская слюни от преданности, а один подходит, выбирает жертву и режет. Души этих людей полны нечистот, и каждая капля пролитой на их глазах крови загрязняет их все больше и больше…
Румата замолкает. Словно бы издалека, нарастая, накатывается рев толпы, в котором различаются истерические вопли: «Бей, бей!», «Огня! Больше огня!», «Ура, Серые Роты! Ура, дон Рэба!». «Режьте, бейте, жгите!». Рев нарастает, достигает нестерпимой громкости и разом обрывается. Румата трясет головой, словно отгоняя страшное видение.
РУМАТА. Пулемет бы сюда, пулемет!.. Свинцом по серой сволочи, по бледненькой роже дона Рэбы, по окнам его прокисшей от крови канцелярии!.. Это было бы сладостно. Это было бы настоящее дело…
Румата возвращается в кресло, сжимается, прикрыв лицо ладонью. В гостиной темнеет. И из тьмы гулко раздается голос Кондора.
