ещё удивительнее, в этих снах присутствовал Джейк. Яков Гурьев. Совсем юный, значительно моложе нынешнего, одетый в незнакомого покроя мундир с диковинными широкими погонами, иногда – верхом, на роскошном, небывалой стати огромном жеребце. И люди в похожих мундирах вокруг, много людей, мужчин, целое войско… Рэйчел хорошо помнила все эти сны, когда просыпалась, и терялась в догадках, что же это означает. Но спрашивать Гурьева пока не решалась. Чувствовала – ещё не время.
Вот только по-русски ей сделалось как-то совсем просто разговаривать. Вдруг – скачком, мгновенно.
Первым визитёром после переезда в поместье оказался Брукс. Он был в таком состоянии, что, введя его в дом, Осоргин посмотрел на Гурьева и осуждающе нахмурился. Он считал, что стоило предупредить Брукса заранее, но… главнокомандующему виднее. Получившая уведомление Джарвиса о прибытии гостя, в гостиной появилась и Рэйчел. Увидев зелёного, трясущегося Брукса, она всплеснула руками:
— Боже мой, Оскар. Что с вами?! Джарвис! Подайте же ему воды!
Брукс переводил ошалелый взгляд с Рэйчел на Гурьева:
— Но… В газетах написано, что…
— Завтра в газетах напишут, что я лопаю на завтрак финансовых советников – с маслом и гречневой кашей, — вмешался Гурьев. — Что же, вы и этому поверите?!
— О, да, мистер Гур, — Брукс осторожно высвободился из братских объятий кавторанга и чопорно поклонился с самой ядовитой улыбкой, которую Гурьеву доводилось видеть. Нормальный цвет лица почти вернулся к нему. — Этому я поверю мгновенно и без малейших раздумий.
Брукс выпрямился, и Гурьев увидел перед собой прежнего Оскара. Зрелище это несказанно его обрадовало, и потому он, усмехнувшись, проговорил:
— Ладно, Оскар, хватит потакать вашим детским страхам – как видите, я выполняю свою часть соглашения. А вы – сделайте одолжение, выполняйте свою. Если же вы по поводу каждой неприятности, поджидающей нас за каждым поворотом, будете так раскисать и распускаться – я найду себе помощника с более крепкими нервами. Вы нигде не напортачили?
— Нет. Я не умею, как вы это называете, «портачить», Джейк.
— Чудно. Кстати, как называется то, чем мы занимаемся?
— Недружественное поглощение, Джейк. Я бы назвал это именно так.
— Отличная мысль, Оскар. Вы – настоящий талант. И, по-моему, нам необходимо побеспокоиться о том, чтобы газеты продолжали распевать свои похоронные гимны. Займитесь этим вплотную.
Тэдди с восторгом посмотрел на Гурьева. Каждый день и час подтверждалось: Джейк может абсолютно и решительно всё – даже командовать репортёрами и определять, что можно писать в газетах и что нельзя.
— Хорошо, Джейк. Я сейчас же займусь этим по возвращении в Лондон.
— И не звоните мне – если что-то важное произойдёт, что потребует немедленного вмешательства, позовите беркута.
— Х-хорошо. Только…
— Что?!
— В газетах уже писали о появлении в окрестностях Лондона гигантского орла-людоеда…
— Идиоты, — усмехнулся Гурьев, а Тэдди прыснул и захлопал в ладоши. — Совершенно точно нам придётся купить какой-нибудь жёлтый, как прошлогодняя листва, таблоид, чтобы пускать встречные и отвлекающие слухи.
— У меня есть несколько на примете.
— Изложите ваши соображения на этот счёт, Оскар. Прекрасная идея. А теперь идите к чёрту и делайте, что вам велено!
— Никуда мистер Брукс не пойдёт, — решительно распорядилась Рэйчел. — Сейчас мы все будем обедать, и Оскар останется с нами. А потом… Что это ещё за недружественное поглощение? Кого это вы собрались поглощать?!
— Твой обед, дорогая, — Гурьев наклонился и стремительно поцеловал её в щёку.
Рэйчел зарделась, а Брукс громко вздохнул и поджал губы. Невозможно поверить, что женщина столь неизъяснимо благородного происхождения и таких беспримерных достоинств позволяет этому сумасшедшему русскому до такой степени беспардонно и прилюдно фамильярничать с собой! Да ещё при слугах!
Ещё через неделю Рэйчел уже могла свободно передвигаться без посторонней помощи. Они пока воздерживались от дальних вылазок – гуляли в саду. И если Рэйчел уставала, он угадывал это моментально. И брал её на руки. И носил на руках. Иногда он просиживал у её ног целые вечера напролёт – длинные вечера у камина, вместе с Тэдди, и Рэйчел – или мальчик – читали вслух Джерома или Киплинга, которого Гурьев очень любил, особенно – стихи и поэмы. Рэйчел находила, что история про Маугли, является, вероятнее всего, кратким жизнеописанием Джейка незадолго до того, как он объявился на «Британнике». Это страшно веселило Тэдди, который хохотал во всё горло, а Гурьев улыбался. Рэйчел любила, когда он так улыбался. А когда мальчик уходил к себе, и у камина воцарялась тишина, они разговаривали по-русски. И целовались, как дети.
Целовалась Рэйчел совершенно умопомрачительно. Гурьев просто терял рассудок, когда она начинала его целовать, когда её губы охватывали его губы, её мягкий язык прижимался к его языку, нёбу, дёснам. Что ты творишь со мной, моя девочка, думал Гурьев. Это же просто немыслимо!
— Ты уверен, что мне всё ещё нужен покой?
— Увы, Рэйчел. Уверен. Потерпи, ангел мой. Совсем немного осталось.
— Я чудесно себя чувствую.
— Я стараюсь. Но мы подождём ещё неделю, потом сделаем контрольную рентгеноскопию. А потом посмотрим.
— Ты, наверное, из железа, Джейк.
— Я тренированный.
— Я люблю твои руки, Джейк, — Рэйчел поцеловала его ладонь и, почувствовав, как он вздрогнул, улыбнулась.
— Рэйчел…
— Ты знаешь, какой ты красивый, Джейк? Просто немыслимо. Мужчина не должен быть таким. Это несправедливо. Мужчины и так руководят всем на свете, им и так принадлежит весь мир. Красота – единственное оружие женщины. А ты даже это оружие отобрал. Тебе не стыдно, Джейк?
— Стыдно, мой ангел. Но тебе не нужно никакое оружие. Ведь тебе не нужно бороться со мной. И никогда не было нужно. С самой первой секунды.
— Неужели?
— Да, Рэйчел.
— А у меня так никогда не бывает. А с тобой – случилось. Я просто ужасно удивилась тогда. Это было такое огромное, безмерное удивление, Джейк. Чужой, совершенно незнакомый мужчина – и вдруг… Я вдруг почувствовала: я больше не одна. Это было так странно, Джейк. Немыслимо. А потом… Потом это выросло – ещё, ещё больше. Выросло так, что больше никому и ничему не осталось места. Как это так, Джейк?
— Расскажи мне о маме. Ведь ты обещала.
— А ты мне расскажешь?
— Расскажу. Но ты первая.
— Ну, хорошо… Они познакомились с отцом на выставке в Париже, в девятисотом. Отец привёз туда свой автомобиль, который он сам изобрёл и построил…
— Автомобиль?!
— Да, — горделиво выпрямила шею Рэйчел, — папа был изобретателем. И у нас была автомобильная мастерская. Ему это ужасно нравилось. Правда, продавалось это… никак не продавалось. Зато на выставке он даже какую-то медаль за него получил. А мама… Кажется, она просто приехала посмотреть выставку. Потом… Они долго писали друг другу, отец два раза ездил в Россию, её не хотели выпускать. И на брак этот никак не желали соглашаться…
— Почему?
