вернулся, сел против него за стол и подпер ладонью подбородок.
– Слушай, а у тебя здорово получается, – через некоторое время сказал он. – А петь ты умеешь?
– Умею, – сказал Мем. – Только у меня все песни про любовь...
– Это ничего. Подожди-ка, я тебе дам другую...
Он залез в сундук и вынул из него удивительное чудо: лютню-шестнадцатиструнку, белую, как молоко, и расписанную по краям деки тончайшими красными цветами и травами. Струны у нее были не жильные и не волосяные, а блестели, словно серебро, и колки были сделаны в виде серебряных птичьих голов. Датар погладил ее вдоль грифа и, перехватив изумленный взгляд Мема, пояснил:
– Если в храме и в моем доме было что воровать, так это ее. Это здесь единственная ценность. Второй такой нет даже в Царском Городе. Знаешь песню «Тихо сумерки спустились»? А «Снова слышу голос твой» знаешь? Спой, пожалуйста... – И он протянул Мему свою диковину.
«Вот так заслал меня Нонор», – с удивлением подумал Мем, однако деваться было некуда. Музыку он любил, но вообще-то он всегда считал, что монахи, даже такие молодые, подобными вещами не интересуются, что жизнь их проходит в строгости, они только молятся и им нет дела до городских песен про безответные страдания и несчастную любовь. Мем прихлебнул остывшего вина и подправил на белой лютне расстроенную первую струну.
После «Сумерек» из чулана неслышно появилась кухарка и села на печной приступок. Вскоре пришел и Ошка. Откуда-то взялся еще один кувшин с вином, сушеные финики, масличные и винные ягоды в маринаде, большая, присыпанная тмином лепешка и вторая пара чашек. И необычная компания стала Мему нравиться. С печальных северных песен он перешел на столичные романсы, потом и вовсе на развеселые вроде «Не зови меня с собой» и «Зачем печалиться напрасно». Мем не был пьян. Наверное, он просто пообвыкся и перестал воспринимать происходящее как из ряда вон выходящий случай. Он не предполагал раньше, что, закончив службу в храме, монахи ведут себя так же, как и друзья Мема по Каменным Пристаням. А если подумать – ведь так оно и должно быть. Если всю жизнь только молиться – разве научишься понимать людей? Если же не умеешь их понять, разве получится хоть кому-нибудь из них помочь?..
– А пиратские песни ты знаешь? – спросил Датар у Мема.
– Знаю. «Кружка моя» и про арданского боцмана.
– Давай про арданского боцмана.
Мем сыграл вступление и тут вдруг заметил, как глухонемой якобы Ошка едва заметно притопывает в такт музыке каблуком. А Ошка увидел, что Мем за ним наблюдает, и перестал. Или, может быть, Мему померещилось, потому что увериться он не успел. За порогом раздался подозрительный звук. Мем мигом прекратил играть и положил инструмент на стол. Глядя на него, Ошка встал.
– Там шастает кто-то, – сказал Мем прижав палец к губам.
– Может быть, собаки? – прошептал враз испугавшийся Датар, схватил белую лютню и прижал ее к себе.
– А вот я посмотрю, – сказал Мем.
В руках Датара плаксиво тренькнула серебряная струна, а Мем стал осторожно приоткрывать дверь, чтобы она не заскрипела. Однако фонарь, вывешенный на ночь над входом, оказался кем-то потушен. Поэтому полоса света, упавшая на крыльцо, все равно спугнула прокравшегося туда человека, он дернулся бежать, но оступился на обледеневших ступеньках. Мем схватил его за край плаща и поволок в дом. Но мошенник каким-то цирковым приемом вывернулся из одежды и скатился с крыльца в тень. Досадуя, Мем наклонился снова, поймал его за ногу и уже совсем было собрался приподнять и внести беглеца на светлое место, чтобы подвергнуть рассмотрению, как к горлу его прижали хороший гвардейский клинок локтя в два с половиной длиной.
– Оставь-ка моего человека, – сказал из темноты голос до того спокойный и рассудительный, словно он принадлежал двойнику инспектора Нонора.
И тут Мема взяло зло. Всякие будут таскаться по ночам, портить людям приятный досуг, размахивать оружием, ношение которого в городе запрещено всем, кроме личной государевой гвардии, и помыкать Мемом, как им вздумается?.. Нет уж, не получится. Мем подчинился требованию и выпустил сапог лежащего на земле мерзавца, медленно выпрямился, одновременно ступив на четверть шага ближе к обладателю меча, и повернул того за модный широкий рукав оружием от себя. Гвардейский меч был слишком длинным предметом, чтобы использовать его в ближнем бою, – кулаки подходили для этого куда как удобнее. Вооруженный негодяй всего лишь срезал Мему пуговицу, а Мем успел угостить его в ухо, поддых и по загривку, подставив для надежности навстречу колено. Красивый дорогой меч Мем втоптал в грязь и, может быть, даже сломал. А когда подскочил Ошка с фонарем, залез поверженному противнику в рукав и извлек именной жетон с печатью. Печать была темно-синяя.
Мельком глянув на жетон, Мем сплюнул и бросил его назад владельцу, утиравшему своим шикарным рукавом кровавые сопли. Мем-то думал, будет настоящая добрая драка. Результат обыска его разочаровал.
– Всегда рад оказать содействие, коллега. – Мем отдал честь. – Как будут проблемы – обращайтесь еще. А за покойником своим в Первую префектуру идите, нечего тут под дверями отираться.
Тот невнятно выругался с земли.
– Кто это? – спросил опасливо выглянувший на крыльцо Датар.
– Старший инспектор департамента Тайной Стражи господин Иргин, он не стоит внимания, – сообщил Мем. – Пускай шастает, сколько ему нравится. Пойдемте в дом. Холодно.
За ворот кафтана Мем развернул Ошку, во все глаза таращившегося на пришлого инспектора, и повел его к дому.
– Мем... – неуверенно проговорил Датар. – Ты уверен, что все сделал правильно?
Мем пожал плечами.
– А чего они тут скреблись, словно воры? Сам виноват. Ни я, ни мое начальство ему не подчиняемся, так что бояться мне нечего. Ну, пусть рапорт на меня напишет, я все равно на работу в префектуру поступать не хочу.
– Но ты его ударил!
– Подумаешь, напоролся рылом на кулак. С кем не бывает. Смотреть надо, куда лезешь.
– Но...
Мем втолкнул Ошку с фонарем и Датара обратно в дом и захлопнул дверь.
– Да успокойся ты, – сказал он. – Ну, не договорились между собой два ведомства, кто и как ведет расследование. Обычное дело – каждый хочет нахватать славы первым и побольше. Хуже от этого может быть только тебе, потому что ты стоишь на перекрестке их интересов. Впрочем, – Мем усмехнулся, – у тебя тоже есть интересы, и еще неизвестно, чья возьмет. А то, что дверь у тебя не запирается, – все-таки плохо.
– Мем, а вдруг ему помощь нужна...
– Он здесь по своим делам и без помощи не останется. Дай хоть наметельник какой – я из него засов сделаю.
– Нет, я так не могу! – всплеснул руками Датар и решительно шагнул к двери.
Но Мем загородил ему дорогу.
– Меня послали тебя охранять, – сказал он. – И хоть не нравится мне слушаться Нонора, но я поручение выполню.
– Я что, под домашним арестом?
– Понимай как хочешь, – сказал Мем. – Но на улицу, пока они отсюда не уберутся, ты не выйдешь.
– Слушай, а чего ты тут командуешь? – Монах упер руки в бок. – Я у себя дома, между прочим!
– А я и не спорю. Я просто тут стою. Можешь попробовать сдвинуть меня с места, – разрешил Мем.
На лице Датара тревога и возмущение сменились сначала изумлением, потом растерянной улыбкой, а потом он засмеялся.
– В рясе драться неудобно, – сказал монах. – Я сегодня уже пробовал – мне не понравилось.
Мем тоже улыбнулся и развел руками:
– На нет и разговора нет.
Утро приветствовало Мема грохотом медного ведерка, поставленного на
