морского конунга Даг уже успел побывать, когда отец брал его с собой в Бирку. На сей раз се-конунг тоже был дома, но к гостям не вышел. Вместо него узкую калитку распахнули родичи. Мужчины были при оружии, закутаны в шкуры и глядели весьма хмуро. У их ног скалились злобные псы. Лишь когда Северянин назвал себя, родичи Сигурда заулыбались и отперли ворота. На широком дворе топтались оседланные кони, перед святилищем полыхали костры. Дагу сразу не понравился запах. Пахло неприятно, как будто опаливали свиную щетину, и еще чем-то, вязким, сладковато-тошным…
— Что у вас случилось? — мгновенно напрягся Олав.
— У нас гости из Хедебю.
— Датчане?
— Да. Они бежали от Харальда Синезубого. Конунга данов совсем покинул разум. Он разоряет святилища, всех заставляет креститься…
Наконец, появился сам морской конунг. Приветливо обняв гостей, тем не менее, он оставался мрачным. На походной одежде вождя запеклась кровь. Взрослые затеяли тревожный разговор, в котором Даг мало что понимал. Мальчик переводил взгляд с одного собеседника на другого, не замечая, как на голове у него образуется снежная шапка. Внезапно тишину разрезал крик.
— Это они? — непонятно спросил Халльвард Жаворонок.
— Это они, — кивнул седой конунг. — Если хотите, можете пойти со мной… Но мальчиков лучше отвести в дом.
— Отец, я тоже хочу посмотреть! — уперся Даг.
— И я хочу! И я! — заволновались Вагн, Аки и другие.
— Наши друзья поймали двух монахов, — неохотно пояснил Олав. — Их сейчас пытают, чтобы выведать их планы. Тебе это не надо.
— Но я хочу! Я уже не маленький!
— Твой сын уже не маленький, — одобрительно кивнул се-конунг, разглядывая коротенький меч Дага. — Раз ты доверяешь ему носить оружие, отчего не показать ему наших врагов? Пусть мальчики запомнят их. Если «черные головы» выдержат пытку, мы принесем их в жертву.
Они долго петляли между заснеженных домов по утоптанной тропке, пока не уперлись в отдельно стоящее здание, сложенное из толстых бревен. Но перед тем, как войти внутрь, Даг застыл. Что-то приковало его взгляд в промозглой сырости двора.
Белые олени!
Маленький Северянин почти успел позабыть, как напугал родичей во время свадьбы бога Фрейра. Прошло несколько лет, прогремело несколько таких же «свадеб», но владелица белых оленей не заезжала в усадьбу к Северянам.
— Смотрите, и вельва Пиркке здесь, — воскликнул остроглазый Сверкер. — Это ее повозка. Неужели старая колдунья тоже едет на Дизаблот?
— Так и есть, — подтвердил хозяин усадьбы. — Мы в ночлеге никому не отказываем. И лопари к нам заезжают, и карелы, и бьярнцы. А Пиркке Две Горы я давно знаю, добрая женщина.
Высокий человек отогнул полог из плотной ткани. Отвратительный запах паленой кожи ударил Дагу в ноздри. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, чем же провоняла усадьба могучего бонда.
На дыбе корчился голый человек. Его лодыжки дергались в железных колодках. В корыте под пятками багровым пламенем полыхали угли. Рот человека был забит тряпкой. Еще один человек лежал связанный ничком на мокрых оттаявших досках. Даг сразу понял, отчего пленников обозвали «черными головами». Лежащий на полу был одет в длинное черное платье с капюшоном. В Свеаланде в такой нелепой одежде ходили только женщины.
На лавке сидели четверо. Двоих Даг узнал — приемный сын морского форинга Сигурда и с ним — друг отца, Арнвид Богатый. Зато двое других мужчин выглядели необычно. Оба темноволосые, подстриженные «под горшок», с обветренными медными лицами и короткими бородками. Оба изможденные от долгого пути, в дорогой, но потрепанной одежде. Здесь же, на крюках возле очага, сушилась их обувь.
— Это Лейв, ярл из рода самого Годфреда, — тихо представил гостей се-конунг. — С ним — главный окольничий его дружины и сестра, она сейчас отдыхает. Все трое бежали от псов Харальда Синезубого.
Очень скоро Даг убедился, что даны бежали из родового поместья отнюдь не втроем. Помещение заполнялось толпой вооруженных мужчин. Они снимали свои промокшие меховые плащи, лязгали оружием, жадно лакали брагу и горячий отвар. С опальным ярлом прибыла целая маленькая армия.
У входа в помещение стены покрывал иней, зато у противоположной стены было жарко, как в бане. Из громадного очага торчало бревно. Когда другой конец бревна превращался в головешки, слуги подталкивали березовый ствол дальше. Снопы искр вырывались из очага и улетали вверх. В крыше зала зияла широкая квадратная дыра. На закопченных стенах чадили факелы.
— Пусть снова говорит! — приказал ярл Лейв. Его голос походил на гул боевой трубы.
Изо рта голого пленника выдернули тряпку. Он тут же запричитал, заплевывая свою подпаленную бороду слюной и кровью.
— Нет, нет! Прощены будете, если уверуете! Всякий, кто верит в господа нашего… А-ааа!
Холопы дернули за веревки, дыба наклонилась, голые пятки пленника прикоснулись к углям. Речь его стала бессвязной, непонятной. Его товарищ на полу забормотал нараспев на чужом языке. Окольничий Лейва ударил лежащего ногой в живот. Тот захрипел, скорчился, но продолжал болтать.
— Это саксы, — объяснил конунг. — Таких, как они, называют монахами. С тех пор как Харальд Синезубый продался императору, монахи ползут на север, как жирные гусеницы.
— Или как стая воронов, — уточнил Лейв. — Они всюду строят свои церкви, поют на своей гадкой латыни и отбирают десятую часть дохода. Они строят крепости, в которых годами сидят без женщин. Они там стоят на коленях и наносят себе раны. Но это не беда. Этот слизняк, которому мы сейчас поджарим пятки, сжег Одина и Тора. А наших жрецов он посадил на пики!
Даг с волнением рассматривал поверженных врагов. Рядом тяжело дышали Вагн и Аки. Парням тоже было немножко страшно, особенно когда монаху начали прижигать вторую ногу. Кожа на стопах у него полопалась, волосы на ногах опалились, как у цыплят, которых готовила дома Хильда. От страшной боли монах окончательно перешел на родной язык, а затем резко обмяк. Глаза его закатились. Лейв кивнул холопам, те окатили несчастного ведром воды. Кто-то смеха ради повесил ему на шею ранее отобранный крест.
— Где спрятал золото, черная голова? — Окольничий схватил монаха за бороду. — Говори, не то глаза выжгу! Куда поплыли твои дружки?! Говори.
— Уве… руйте и бу… будете прощены… — упрямо шептал мученик. — Про… простит он вам…
— А главный над ними — епископ, — невозмутимо продолжал рассказ хозяин. — Наш друг Лейв прикончил епископа за то, что тот разорил святилище. Но епископу было мало сжечь асов. Он запретил возносить жертвы. Два года подряд в сюслах был недород, скотина падала замертво, и даже рыба не шла в сети. Люди умоляли конунга о жертве, но конунг Харальд запретил. Он сказал — у христиан есть лишь один ас, ему и молитесь. Зовут его Езус, а мать его зовут Марта. Они не принимают даров на крови и заставляют освободить из треллей всех христиан, кого захватили в честном бою… А кто принесет жертву на крови, обещал Харальд Синезубый, того я сам посажу на кол! Затем явились псы Синезубого и принялись убивать всех, кто не желал предавать веру наших отцов. А потом явилась сотня монахов. Они сели на драккары и поплыли на север, захватив с собой золото. О, у них много золота, хватит на всех! Харальд отобрал имения и добычу у многих знатных людей. Наверняка епископ приказал монахам строить храмы в нашей стране. Но этот сын жабы… — Сигурд пнул ногой лежащего монаха, — он не признается, куда уплыли его приятели. Если мы их найдем, то устроим самую большую жертву, клянусь молотом Тора!
Даг во все глаза разглядывал обнаженного слугу епископа. Тощие ребра негодяя вздымались, спутанная грива дергалась из стороны в сторону. Повинуясь кивку Сигурда, из полумрака вынырнул квадратный детина, весь в шрамах, раздетый по пояс. Одной рукой легко выхватил из очага раскаленные клещи, несильно ущипнул беднягу за голый живот. У того сразу вздулся рубец.
— Говори, куда поплыл твой приятель Бруно? — напустился Лейв на монаха. — Ну, что замышляет ваш епископ? Когда Харальд нападет на нас?!
— Ха… Харальд не нападет… — простонал монах.
— Ха-ха! Так я и поверил! — Лейв в три глотка осушил кубок с элем, остатки выплеснул в лицо
