прямо из двора, открывался удивительный вид на обрывы, на длинные черные полыньи со стаями птиц, на дымки рыбацких деревень. Внизу по темной воде скользила ладья китобойщиков. В том месте, откуда недавно отошла лодка, берег был усеян огромными китовыми ребрами. Наверняка вниз с обрыва вела тропинка. Но Дагу ее отсюда не было видно. Мальчик немедленно подумал, что место крайне удачно для побега…
И снова вельва легко прочитала его мысли.
— Это не просто больной ребенок. — Она ласково потрепала Дага по голове. — Это сын сильного нойды. Его кто-то заколдовал, чтобы мальчик не мог ходить и говорить. Я везу его в страну саамов, только там его можно вылечить от колдовства. Этот мальчик не может говорить, но он спас нас от волков. Он заговорил с волками на их языке. И они испугались! Я прошу тебя, Хьялти, сделай так, чтобы с мальчиком все время кто-то находился.
— Я все сделаю, как вы просите, фрю Пиркке!
Женщины заохали. Мужчины поочередно стали подходить и разглядывать макушку героя. Самое обидное, что Даг не мог их даже оттолкнуть!
— Какой черный! А волосы — как волны!
— Красивый мальчик, только дикий. Отчего он молчит?
— Сколько ему лет, фрю Пиркке? Неужели еще нет двенадцати?
Беседа продолжилась в доме.
— Ой, Хьялти, скажи своим, пусть отнесут ребенка в баню.
— Мы так рады вам, фрю Пиркке, — поклонилась одна из белых великанш. — Вы сказали, что у моей сестры родится дочь, и она родила девочку. Еще вы сказали, где найдутся наши коровы, и коровы нашлись.
— Это не трудно, — отмахнулась вельва и поглубже напялила свою кошачью шапку. — Лучше принесите мне горячих потрохов. Вы не забыли, что мне нужны свежие сердца?
Хьялти живо отправил работника за угощением, другого послал топить баню, девушкам приказал готовить гостям постели.
— Что с этим мальчиком? Какие у него злые глаза…
— Тяжелая хворь, — не сморгнув глазом, снова завела песню Пиркке. — Это не просто мой ученик, это подкидыш из мира карликов. Он будущий сильный нойда. Он только что уберег нас от гибели.
Дальнейших восхвалений в свой адрес Даг не слышал. Его унесли в баню, а оттуда — обратно, в постель. Как и дома, постелью служила толстая шкура, брошенная на лавку прямо в общей комнате. Но в усадьбе Хьялти проживало много людей, и они не ложились спать одновременно, как в доме Олава Северянина. Часть людей занималась выделкой шкур. Часть, при скудном свете ламп, плела канаты. Моржовые шкуры резали на тонкие длинные полосы, растягивали на колках. Особый человек периодически подходил, проверял натяг, подкручивал колки. Другие люди собирали высохшие полоски в пучок, плели, перехватывая грубую кожу такими же грубыми рукавицами. Канат получался неуклюжий, еще сырой, но очень крепкий. Его снова растягивали, затем наматывали на отполированную болванку и так оставляли надолго. По соседству день и ночь стучали молотки, мастеровые ставили заклепки на конскую сбрую. Воняло сушеной рыбой, кожами и скотиной.
— Какой радостный день для всех нас! — пробасил высокий красивый мужчина.
Он вошел в дом, низко склонившись, чтобы не удариться головой. На незнакомце были плащ, отделанный куницей, и высокие лосиные сапоги. Правую руку он держал под плащом на перевязи. — Гей, парни, неужели к нам вельва приехала? Три года не заезжала, надо устроить праздник! Наверное, в Упсале тоже веселье?
— Это мой племянник Торарин, — представил Хьялти. — Он лечится здесь после викинга. Проклятые оркнейцы достали его мечом!
— Мы как раз из Упсалы, там большое жертвоприношение, — сообщила вельва. — Скажу честно, Хьялти, мы завернули к тебе, потому что на нас напали волки.
Хозяин усадьбы присвистнул, когда разглядел охотничьи трофеи. Дага кто-то снова взял на руки, чтобы покормить. Понесли в другой дом, как маленького.
— Я только вчера приплыл из Скирингссала, — поделился по пути Хьялти. — Там была большая торговля, саамы навезли много пуха. Еще мы с братом продали две лодки, нам столько не нужно.
Даг смотрел во все глаза. На заднем дворе стояли навесы, под ними прятались от снегопада сотни, если не тысячи моржовых и тюленьих шкур. За навесами колотили молотками резчики, они вытесывали из белого известняка очередной кладбищенский крест. С одной стороны креста выстукивали изображение Белого Бога Езуса, с другой — богиню Хель верхом на рогатом коне.
Куриных потрохов для ведьмы принесли, но, как видно, здешние люди не занимались всерьез ни птицей, ни скотиной, ни земледелием. Серые валуны, от которых когда-то с трудом очистили двор, грудами валялись тут же. Здесь не гуляли по снежку козы и овечки, как в родном хозяйстве Северянина. Зато вокруг главной усадьбы вразброс стояло много маленьких домиков, на козлах зимовали недостроенные лодки, а под навесами сохли рыбацкие сети. Отовсюду к небу поднимались дымки коптилен. Домики нищих землевладельцев теснились на краю обрыва. Они льнули к ограде богатого одальмана, как цыплята к наседке.
— Как там дела, в Каупанге? — подхватила разговор Пиркке. — Говорят, сильный неурожай? Многие погибли?
— Был голод. Даже выгоняли из домов стариков, — поморщился Хьялти. — Наверняка во всем виноват их конунг. Он только и занят набегами, вместо того чтобы помогать своим людям. Собрал в дружину нидингов, которых изгоняли всюду. И ушел в набег на Бьярму.
— Их конунг не желает подчиняться Харальду Серая Шкура?
— Делает вид, что признает его господином. Но всегда готов воткнуть нож: в глотку.
— Хе-хе, вот как… А твой брат?
— Мой брат жив. В Каупанге новое бедствие, потому и пришлось продать лодки. Вода спала.
— То есть как? — открыла рот колдунья. — На лето спала?
— Нет. Не вернулась совсем. Люди говорят — не будет теперь доброй торговли в Каупанге. И сами торговцы переселятся в Бирку или еще южнее. Мой брат жил там много лет. И много друзей. Теперь вода ушла, лодкам не подойти к берегу.
— Но море не может высохнуть, — растерялась вельва.
— Раньше зимы были теплые, вода не замерзала, — вздохнул хозяин. — Мой дальний родич Эйнар умер, когда ему исполнилось почти восемьдесят лет! Так он рассказывал, что во времена детства его деда теплая вода не уходила из фиордов. И проливы не замерзали, и летом некоторые хозяева дважды засевали делянки. А теперь всюду холод, разве не так, фрю Пиркке?! Чем мы разозлили богов?
— Холод, холод, — покивала вельва. — Оттого и бегут ваши братья на дальние острова, в Исландию и еще дальше. Все ищут тепла… Только финны никуда не бегут.
Из соседнего помещения вышла молодая женщина с длинной русой косой и с ребенком на руках.
— Фрю Пиркке, вы приехали очень вовремя, — произнесла она и порозовела. — Завтра начнется праздник. Если вы задержитесь, мы все будем счастливы.
— Праздник во славу Фрейра? — хитро глянула старуха. — Так я и знала. Вы, норвежцы, больше всего любите своего бесстыдника Фрейра!
Женщины заулыбались.
— Ничего удивительного, что мальчик отпугнул волков, — авторитетно заявил Торарин. — Ведь у него метка ульфхеднера. А таких людей очень немного.
— Не обижайтесь, плохие времена, даже просо не взошло, — виновато развела руками жена Хьялти. — У нас скромное угощение…
— Это хорошо, — успокоила Пиркке. — Нам не надо ничего особенного. Главное — что вы нам рады. Расскажи мне, Хьялти, как идут ваши дела?
— Железо продается лучше всего, — начал загибать пальцы хозяин. — Тальк тоже хорошо продали, и соль, и пух, и канаты… Но я слышал, что в Хедебю стали чеканить монету. Торарин плавал в Хедебю. Он не смог купить хорошего раба и за триста динариев! Неужели теперь нельзя принимать в оплату обычное серебро на вес?
