— Я мало смыслю в деньгах, — улыбнулась Пиркке. — Думаю, боги не отвернутся от такого рачительного хозяина, как ты.
— Если Каупанг разорится, мне негде будет продавать то, что я беру у саамов, — понурился Хьялти. — Бирка слишком далека от меня. А Готланд — еще дальше. Мой брат говорит, что в Готланде богатая ярмарка. Он оттуда привез жену, и она сразу родила ему двоих, ха-ха…
— Двоих? Это доброе знамение, — вставила Юкса.
Пиркке строго взглянула на служанку, и та прикусила язык.
— Доброе знамение? — уныло переспросил Хьялти. — Ты знаешь, фрю Юкса, что делали с детьми в Каупанге, когда ушла вода? Сначала никто не верил, что будет голод, но потом вернулись рыбаки с пустыми лодками. И охотники вернулись ни с чем. А в Каупанге не держат скотину и не умеют сеять зерно. Там просто негде сеять. Там одни камни! Было так, фрю Юкса. Новорожденных близнецов принесли моему брату, чтобы он решил, кому жить, а кого бросить в яму. А к тому времени уже четверых детей положили в открытую могилу. И никто не подобрал их! Потому что нечем стало кормить! — Хьялти разошелся, брызгал слюной, видно, Юкса задела его за живое. — А у моего брата родились девочка и мальчик. Девочка родилась крепкая и здоровая. А мальчик — маленький и хилый. Но по закону надо было одного ребенка назвать «обреченным на могилу». Надо было выкинуть девочку. Все равно еды не хватало пережить зиму. Мой брат соблюдает заветы, он приказал отнести девочку в лес и подарить медведю. А мальчика окропили. Ему дали имя. А потом пришел английский монах и предложил полить новорожденного святой водой. У их Белого Бога есть такая особая вода. И мой брат согласился, слышишь, фрю Юкса?!
— Она хорошо слышит, не кричи! — урезонила мужчину Пиркке.
Ребенок на руках молодой хозяйки проснулся и стал искать грудь. За перегородкой, прямо внутри дома, Даг вдруг заметил корову. Мальчик удивился — отец даже в лютые зимы не запускал скотину в дом. Здесь же корова никому не мешала.
— Сын моего брата все равно умер, — поделился Хьялти. — Мы здесь ничего не знали. Он остался без детей. А потом у его жены распухли ноги, выпали зубы, и она тоже умерла. Вот так.
Даг слушал, забыв про чашку с вареной салакой. Эти люди, норвежцы, жили совсем не так, как свеи в отцовской усадьбе. У них не хватало земли, они до сих пор корчевали деревья, выворачивали из почвы камни, чтобы было где сеять. У них новорожденных детей кидали в открытые могилы, если видели, что до урожая не хватит на всех еды. У них почти не имелось ухоженных полей, как в Упплянде или Сконе, зато вокруг теснились холодные снежные горы!
— Посланец Белого Бога крестил твоего племянника? — оттопырила губу Пиркке. — И вы позволяете им прикасаться к детям?
— Конунг позволил им даже построить деревянный дом для молитв, — скривился Хьялти. — Вон, смотрите, там, внизу, на берегу!
Хозяин распахнул дверь. Даг со своего места разглядел лишь крохотное деревянное строение с башенкой и крестом на башне.
— Ага, это называется церковь, — подтвердил Торарин. — Там все стены расписаны очень красиво. Про Вальсунга и гномов, про приключения Локи. И про других богов. Их священник разрешает на стенах вырезать наших богов.
— Зачем им дома для молитв? — поразилась Юкса.
— Зачем они вообще здесь? — уточнила Пиркке.
— Не забудь, кто правит фиордами, — ощерился Хьялти. — Харальд Серая Шкура запугал всех. А кого не смог запугать, тех он убил. Как убил Хакона Доброго, а тот был прямым потомком Прекрасноволосого. Серая Шкура два года в походах, он возносит жертвы всем богам, каких помнит. Наверняка эти английские псы наобещали ему что-то, раз он позволяет им строить церкви. Они там собираются и поют, и бьют в свой колокол, а потом падают на колени перед своим Белым Богом. Их Белый Бог — наверняка нидинг, он висит на дыбе.
— Я слышала об этом, — перебила Пиркке. — Это не дыба, это крест. Такой же, как стоят среди «корабельных оград» твоих предков.
— А что такое «колокол»? — оживилась Юкса.
— Это мои родичи, фрю Пирке. — Хьялти снова скривился, точно от зубной боли. — Я не могу за всеми уследить. Знаешь, сколько людей приходит ко мне, чтобы поселиться рядом? Они говорят, что они моя родня. Но среди них есть и эти… христиане. Мне теперь убить их?! Пусть они ставят свои кресты, лишь бы исправно платили. А колокол, фрю Юкса… это такая шапка из железа, внутри нее висит железный язык. Христиане трясут язык, он бьет о шапку, и звон слышно за полдня пути. Такие уж они глупые, дети Езуса. Им непременно надо греметь, хотя бы два раза в день.
— Тогда я поняла, — важно кивнула Юкса. — В Бирке тоже звонили в этот… колокол. Потом был неурожай, и ярл велел всех монахов повесить. Больше не звонят.
— Это твой младший брат? — указывая за дверь, перевела разговор вельва.
Слуги как раз отпирали ворота. Раскидывая снег, во двор неторопливо входили тяжело нагруженные лошади. Лошадей вели вооруженные люди на коротких лыжах. Лохматые псы ворчали на новых гостей.
— О, мой младший брат — герой! — расцвел Хьялти. — Он приехал, я так рад! Правда, он брат мне только по отцу, но это неважно. Мой отец не выделил ему одаль. Тогда мой брат осел в Тенсберге, он там успешно торговал и был уважаемым человеком. Иди сюда, мой славный Бедвар!
Братья обнялись и расцеловались. Вместе с Бедваром во дворе очутилось еще человек восемь — его данники и дренги с тяжелой поклажей. Бедвар Дагу понравился. Он был молодым еще человеком, лет двадцати семи, таким же высоченным и белобрысым, как его родич. Но Бедвар гораздо чаще улыбался, шутил и подмигивал девушкам.
— Откуда ты сейчас? — спросил Хьялти.
— Из Тенсберга.
— Ого! Куда поплывешь? Или поскачешь по земле?
— Вначале вдоволь попляшу с тобой халлинг, — засмеялся Бедвар.
— Это точно. — Хьялти привлек брата к себе, они в шутку стукнулись лбами. — Мы с тобой попляшем и принесем жертвы щедрому Фрейру, а затем…
— А затем я отправлюсь в Англию, — скромно улыбнулся Бедвар.
— Куда?! Снова в Англию? — растерялся хозяин. Другие родичи тоже заахали, сгрудились плотнее, всем хотелось послушать удивительный рассказ.
Даг с грустью вспомнил, как собиралась дружная семья Олава Северянина. Как далеко и как давно все это было…
— Я плыву в Англию, — выпятил грудь Бедвар. — У меня там много друзей среди датчан в Ноттингемшире. Мы затеваем одно важное торговое дело…
— Как ты назвал? — Хозяин с трудом шевелил губами, пытаясь повторить невероятное сочетание букв. — Как можно жить в усадьбе с таким названием?!
— Ноттингемшир — это не усадьба, а графство. Весь этот громадный остров разделен между графьями. Там, где датчане собирают свою виру, они поделили графства на корабельные округа. Там же по округам проводят тинги и трясут мечами…
— Ты хочешь сказать, в Денло жизнь идет так же, как здесь? — недоверчиво переспросил какой-то старик. — Выходит, мы тоже можем поплыть в эту самую Англию, и там будет все, как дома? Там можно говорить на нашем языке, приносить жертвы и пить медовуху? И монахи в черных тряпках не заставят меня петь их латинские висы?
Все засмеялись, а Бедвар сказал:
— Монахи тебя петь не заставят. В Англии есть свой король, но он правит только той частью страны, где датчане не собирают дангельд.
— А где лучше жить? — быстро спросила жена Хьялти. — Это правда, что в тех краях масло сочится из каждого стебля?
— Масла я там не видел, — признался путешественник. — Но норвежцы тоже не живут под властью их короля. Там много обмана и нечестных судов. Вот, скажем, собирает английский король свой тинг, в каком-то графстве. Там свое право голоса имеют только бонды. А те, кто без земли, — тех вообще с тинга изгоняют…
