открытое море, — громогласно вещал Глум. — Затем мы свернули к Хедебю. Четыре дня по правому борту мы видели владения данов. Затем по правому борту мы видели Готланд, Зеландию и много других островов. К нам навстречу выходил флот готландского ярла, но мы поладили миром. Вместе с Льотом Наемником у нас было сорок кораблей. Какой глупец отважится дать нам бой в море, ха-ха-ха!.. Затем девять дней мы шли под парусами, хотя Ньярд не послал нам попутный ветер. По правому борту мы видели Вендланд, и были такие, кто призывал меня высадиться там. Но мы поплыли дальше! По левому борту я оставил Лолланд, и Сконе, и Борнхольм. Из Борнхольма вышла флотилия их конунга, но мы тоже поладили миром, ха-ха! Мы утопили два их корабля. А они — один наш. Там погибли Ульме Рыболов и восемь его отважных грамов… Дальше мы плыли мимо владений шведов, мимо Блекинге, Эланда и прочих мест. Но я не велел приставать к берегу, пока справа мы не достигли устья большой реки. Венды называют эту реку Вислой, и клянусь Вавудом, там есть чем поживиться!..
Юкса подхватила Дага на руки, бесцеремонно сунула в сани, привалила мешками с подношениями. Мальчик так и не услышал конец такого интересного рассказа.
— Вам у нас не понравилось, фру Пиркке? — Хозяин усадьбы догнал сани колдуньи за воротами. — Вам не понравился халлинг? Может быть, вы останетесь еще на пару дней? Теперь у нас достаточно еды!
— Мне понравились ваши танцы, — вельва мечтательно оглянулась на фиорд, — но пока лед крепкий, нам надо спешить. Саамы ждут нового могучего нойду.
Глава пятнадцатая
В которой Пиркке Две Горы идет к священным камням саамов, Нелюба спасает лягушку, а Даг дарит паукам молочный зуб
— Я все равно убегу!
— Попробуй. — Нелюба в очередной раз рассмеялась.
Этот разговор повторялся изо дня в день, с тех пор, как вельва вылечила Северянину ноги. Пиркке Две Горы сдержала свое обещание, хотя путь до ее жилища оказался вдвое дольше обещанного. Вначале долго ехали через перевал. Юкса подгоняла оленей, а порой вылезала из саней и шла рядом, чтобы облегчить им ношу. Даг глазел по сторонам и изумлялся. Вокруг громоздились неприветливые серые горы и дули такие сильные ветра, что сани сносило в сторону. Хуторов и усадеб на пути становилось все меньше, затем следы людей вовсе потерялись. Несколько раз старуха сама вылезала, вытаскивала на снег поклажу, чтобы помочь своей служанке.
Но дорогу домой они обе представляли отлично, даже лучше, чем опытные олени. Дважды поблизости слышался вой волков, один раз наткнулись на медведя-шатуна, но вельве поразительно везло. Она объясняла свое везение близостью к родному очагу.
— Чем ближе мы к полярной петле, тем сильнее мои духи-защитники, — похвалялась она.
А сани неслись вдоль обрывов. Здесь корни сосен висели в воздухе, как паучьи лапы, поскольку им не за что было ухватиться. Даг совсем близко видел непуганных лосей с молодняком, косуль, диких оленей и даже рысей. Даг видел незамерзающие водопады, под которыми трудились целые семейства жирных бобров и никто за ними не охотился.
Всякий раз, когда на горизонте всплывали две вершины разом, парень надеялся, что это наконец-то обещанная родина вельвы. Всякий раз он ошибался и запомнить дорогу ни за что бы не сумел. Потому что к дому, а точнее — к трем замшелым избушкам прикатили в буран, в полной темноте.
К изумлению и радости Дага, встречать их выбежала молодая ладная девка, говорившая на почти том же языке, что и раб Путята с хутора кузнеца. Дагу Нелюба понравилась больше всех. В компании с ней было немножко легче переносить расставание с отцом и матерью.
— Я все равно убегу, — заявил Даг, когда вельва велела ему встать на ноги. Дело происходило не в избушке, а где-то в лесу. Вельва привезла сюда мальчика на санках.
— Я сейчас уйду, — строго сказала вельва. — Ты будешь стоять лицом к сосне до тех пор, пока не сможешь идти сам. Тогда ты повернешься и пойдешь за мной. Если я не ошиблась в тебе, ты найдешь стойбище еще до того, как я сварю куропатку.
Даг не посмел возражать. Он уткнулся носом в теплую пахучую кору и стал честно ждать. Парень не поверил, что вельва оставит его одного. До этого момента он постоянно находился под надзором. Либо с ним оставалась курносая Нелюба, либо Юкса, либо еще одна из двух женщин-служанок. Впрочем, эти женщины ничего толком не делали по хозяйству. Хильда, жена Олава, давно бы выгнала таких со двора или продала бы заезжим купцам. Но у Пиркке, очевидно, имелись свои резоны. Ее помощницы надолго пропадали в лесу, приносили какие-то корешки, попавшую в силки дичь, кормили оленей.
Часто приезжали люди из соседних стойбищ за помощью. Тогда Пиркке брала помощниц и исчезала на несколько дней — принимала роды, или выхаживала больного, или творила похоронные обряды. Всякий раз во время таких отлучек Даг мечтал сбежать. Но вельва поступала хитро. Она поила мальчика отварами, хлестала в бане колючей травой, так что подвижность возвращалась к нему крайне постепенно. Даг уже самостоятельно садился. Ползал по дому, выбирался во двор, огороженный кривым забором, и наконец-то свободно стал говорить…
— Я ухожу, — терпеливо повторила Пиркке. — Ты найдешь наш дом. Если не найдешь — ты не нойда. Тогда ты нам не нужен.
Старуха в очередной раз поставила Дага в тупик. Прежде она утверждала, что мальчика ждет какой- то неведомый шаман Укко, затем сказала, что Укко не будет до самого праздника Весенних костров. А теперь вовсе дала понять, что неумеха им в ученики не годен!
Вельва бесшумно растворилась, волоча за собой сани. В вышине гудели сосновые кроны, с востока пробивался еле заметный голубой свет. Даг подтянулся на руках, схватился за сучок, ткнулся носом в шершавую сосновую кору. На руки он мог положиться, руки здорово окрепли за последний месяц. Ему приходилось таскать свое непослушное тело, да еще хохотушка эта, Нелюба — то топорик подсунет, чтоб щепы наколол, то посадит шкуры мездровать.
Вначале Даг гордо отказывался от работы, но у вельвы разговор короток. Кто не работник — тот сидит голодный! И Северянин скрепя сердце рассудил, что лучше притвориться послушным. А сбежать даже лучше по весне, а не в снежную пору! По первости обработка шкур далась тяжело. Парнишка содрал ладони, нажил кучу ссадин до локтей, пока навострился отделять от кожи жилы, грязь и жир. Оленью кожу следовало трижды прочистить, причем с обеих сторон, и что самое обидное — Нелюба выступала на стороне хозяйки. Она строго и усердно просматривала за Дагом готовые куски, возвращала на доработку и никогда не сердилась на его ругань.
— Я приехал, чтобы стать колдуном, а не кожевенником! — упирался Северянин.
— Так в оленях — вся жизнь, — не обижалась Нелюба. — Какой из тебя нойда, если среди лопарей прожить не сможешь? Вначале — себе на зиму заготовь и оленям впрок набери, припрячь. Матушка-хозяйка тебя учит, а ты, дурной, отбиваешься!
— Я все равно уйду. Меня обманули, — надувал губы Даг. Но скребок в руки брал и упрямо тер непослушную крепкую шкуру.
После зачистки Нелюба забирала шкуру, укрепляла ее врастяг на специальной раме и ставила в сухое место надолго. Потом шкуры резали, но не вымачивали, как это делали шведские кожевенники.
Одним словом, силой в руках Даг мог похвастать. А вот ноги сразу подвели. От долгого сидения и лежания колени подогнулись, и Северянин упал. Он снова поднялся, подтягиваясь за ветки, и снова упал. Даг лежал и уныло вспоминал, в какую сторону ушла проклятая колдунья. Однако Пиркке Две Горы умела ходить, не оставляя следов.
Встать парень сумел с четвертой попытки. Первые шаги дались мучительно тяжело. Когда совсем стемнело, Даг ухитрился преодолеть расстояние до соседнего дерева. Следующей целью он наметил кривую ель, росшую шагах в двадцати.
Но сил хватило шагов на девять, дальше непослушные ноги завязались в узел, Даг неудачно рухнул на косогоре и покатился куда-то по острым корням. Его падение остановила другая ель, крайне удачно
