дополняла его 'анализ своим русским синтезом': 'Я начинаю мелодию, обычно очень простую, Вы добавляете к ней более высокие октавы; я отделяю одну вещь от другой, Вы соединяете в высшее единство то, что было раздельно. Я молчаливо принимаю за данность пределы нашего понимания, Вы обращаете на них наше внимание. В целом мы понимаем друг друга и придерживаемся одного мнения. Только я пытаюсь исключить все мнения, кроме одного, а Вы стремитесь включить все мнения, взяв их вместе'. Не оживает ли в этом союзе былая идея, высказанная Лу в
Своей приверженностью синтезу Лу, пожалуй, в наибольшей мере была обязана кумиру своей юности — монисту и пантеисту Спинозе. Она искренно обрадовалась, когда среди близких учеников Фрейда нашла того, кто независимо от нее начал заниматься вопросами сходства Спинозы и психоанализа, — Виктора Тауска.
Вместе с Тауском Лу участвует в его вводном семинаре зимнего семестра 1912/13 года. И вместе осенью 1913 года они едут на IV психоаналитический конгресс в Мюнхен, где Тауск собирается выступить по поводу своего спинозианского психоанализа.
На этом конгрессе Лу познакомит Фрейда и Рильке, и Райнер, хотя и не считал себя фрейдистом, примет при посредничестве Лу многие его идеи, которые сразу же преобразятся в его творчестве в присущие ему поэтические символы. Рильке будет сердечно принят в венском доме Фрейда, когда он, получив в начале войны повестку, приедет попрощаться, — и по увольнении со службы в 1916 году он также первым делом посетит этот дом. Война удивительно сблизит всех троих; каждый из них по-своему — непрекращающимися исследованиями и поэзией — будет противостоять нарастающему хаосу. Фрейд, памятуя о знаменитом оптимизме Лу, спрашивает в своих письмах начала мировой войны: 'Вы все еще верите, что все это — 'большие братья'?'
От дружбы Андреас-Саломе и Фрейда, продолжавшейся двадцать пять лет, сохранилось более двухсот писем, и для этой переписки совсем не свойственна та требовательность и жесткость, которые характерны для переписки Фрейда с его учениками-мужчинами. В отношении последних он не останавливался и перед бесповоротным отлучением: так он отсекал то, что называл 'сектанством', которое считал 'бесполезным и представляющим угрозу в будущем'. После Адлера и Юнга такая участь постигла и Тауска. Лу некоторое время пыталась быть посредником, переживая, что отношения Виктора с Фрейдом складываются так несчастливо. По мнению Саломе, он был одним из наиболее способных учеников, иногда он поражал ее оригинальностью своих интерпретаций. Один раз он принес ей свои переводы на немецкий старинных сербских песен, о которых еще Гёте говорил, что некоторые из них по своей поэтичности могут стоять рядом с 'Песней песней'. И Виктор с Лу тут же с головой ушли в психоаналитический разбор сербских баллад о богатырях.
Поддаваясь ее уговорам, Фрейд пытался воспринимать Тауска дружелюбно, хотя в глубине души ему это было сложно. Он видел в нем конкурента и потенциального раскольника. Даже доверив ему функцию организатора дискуссий во время знаменитых встреч по средам, он продолжал оставаться настороже. 'Фрейд относится ко мне с уважением, но без тепла', — констатировал Тауск. Он решил использовать последний шанс преодолеть взаимное недоверие и попросил Фрейда принять его в качестве пациента. (Лу, кстати сказать, сама никогда не проходила анализ.)
Легко ли было Лу совмещать роль любовницы Тауска с безоговорочной приверженностью Фрейду? Она умела (и не раз доказала это) сохранять объективность, находясь в двух лагерях, но она никогда не пыталась гальванизировать те любовные отношения, которые, по ее мнению, исчерпывали себя. Так произошло и с Тауском: не отказывая в посредничестве, она устранилась от близости.
В преддверии расставания они завели беседу о верности и неверности женщин. Тауск охарактеризовал склонность некоторых женщин к контакту с несколькими мужчинами как сублимированную полиандрию, в отличие от многоженства угрожающую настоящей любви. Лу отвечала, что женщина оставляет мужчину не обязательно ради другого мужчины — временами она хочет вернуться к себе самой. Женщина подобна дереву, ожидающему молнии, которая его расколет.
Она вернулась в Геттинген к мужу и своим дальнейшим исследованиям. После ее отъезда Тауск сдал медицинские экзамены и вскоре был призван в армию. Будучи главным врачом психиатрического отделения военного госпиталя, он опубликовал работу о неврозах и психозах военных.
Пол Роазен, взявший в 60-х годах интервью у семидесяти людей, лично знавших Фрейда, и написавший на основе этого материала сенсационную биографию Тауска, считает, что честолюбию Тауска решение Лу нанесло сильнейший удар: он слишком гордился тем, что находился в одном ряду с Ницше и Рильке. К тому же Фрейд все-таки отказал ему в анализе. И в 1919 году эта история закончилась трагически: Тауск покончил с собой тщательно продуманным способом — завязав петлю вокруг шеи, а потом прострелив себе голову. Об этом Лу узнала от Фрейда, который получил от Тауска предсмертное письмо (Виктор также отправил письма первой жене и невесте, с которой должен был вступить в брак через восемь дней). В этом послании Тауск благодарит Фрейда, говорит о своей верности психоанализу и оставляет лишь догадываться о мотивах своего последнего шага. Фрейд признается Лу, что ему не дано отгадать этой загадки.
Издатель переписки Лу и Фрейда Эрнст Пфайффер некоторые места этого письма опустил. Может быть, в нем были какие-то деликатные моменты относительно Лу, которой он не отправил прощального