не уходи…
Его голос и взгляд разрывали ей сердце, но она продолжала сопротивляться.
– Просто ты любой ценой хочешь добиться своего. Иначе пострадает твое самолюбие. У тебя природный талант соблазнителя, а я попалась тебе на пути.
Лицо Майкла исказилось от боли, и он почти отшвырнул Джулию от себя.
– Еще одно слово, и я убью тебя, – глухо произнес он. – Это невыносимо, невыносимо. Почему ты мне не веришь? Как ты можешь – после всего, что между нами было? Что я должен сделать, чтобы ты поверила в мою любовь? Джулия, сжалься надо мной! Ведь все, чего я прошу, – это позволить мне любить тебя. Неужели я недостоин даже этого?
Она опустила голову, только бы не видеть его умоляющих глаз, и тихо сказала:
– Нет, ты достоин. Скорее я недостойна тебя. Рядом с тобою я иногда чувствую себя полным ничтожеством. Ты, сам того не замечая, подавляешь меня своими талантами, опытом, умом. Ты единственный, кому всегда удается убедить меня в чем угодно. Но ведь это ненадолго, Майкл, ведь это сродни гипнозу, а он не может действовать всю жизнь. Мне тяжело. Прости меня. Ты удивительный человек и вызываешь ни с чем несравнимое восхищение, но… Это не любовь. Будет лучше, если ты поймешь. Упрямство здесь ни при чем. Ты задал мне так много вопросов, на которые я сама хотела бы найти ответ. Но, боюсь, мое решение не изменится.
Джулия умолкла, чувствуя себя полностью опустошенной. Когда она снова взглянула на Майкла, выражение его лица поразило ее – таким усталым и измученным она никогда его не видела.
– Я не верю тому, что ты сказала, – медленно и убежденно заговорил Майкл. – Ты и сама не веришь этому, Джулия. Но я не стану разубеждать тебя. Поступай, как хочешь. Если тебе угодно всю жизнь принимать решения, исходя из чувства противоречия, продолжай в том же духе. Мне только жаль, что ты с таким упорством отрицаешь мою любовь. Зачем ты делаешь это? Если бы я стремился подчинить тебя при помощи секса, не было бы ничего проще. – Он невесело усмехнулся. – Господи, да пойми же, это было бы унизительно для нас обоих! Неужели тебе хотелось свести все лишь к постели? Вот уж не думал, что ты из тех женщин, которые любой ценой хотят заполучить свежего любовника – неважно, какого по счету.
Джулия вскинулась, но Майкл сделал успокаивающий жест и продолжил:
– Я и сейчас так не думаю. Я знаю, ты любишь меня. Уверен в этом. Скоро ты сама это поймешь. Тебе не нужно прогонять меня, я ухожу. Хватит слов, ты права. До свидания, любимая. Ты свободна, как и прежде. Но это еще не все, Джулия, не все.
Когда за ним закрылась дверь, Джулия едва подавила желание тут же броситься вдогонку. Пусть уходит. Пусть. У меня тоже есть гордость. Хватит с меня этого безумия. Надо вернуться в Италию, к Франко, и забыть обо всем…
Она в изнеможении опустилась в кресло. Неприятный разговор отнял у нее последние силы. Она попыталась представить свое будущее с Франко – и не смогла. То, что дядя Уильям оказался прав, ничего не меняет. Ничего… Я по-прежнему люблю Майкла и буду любить, даже если вернусь в Италию. Можно сколько угодно отрицать это, но стоило подумать о Франко, как перед глазами вставал Майкл. Как мне жить с этим? – в отчаянии думала она.
… Джулия все-таки заснула. Во сне она шла по зеленой долине вдоль реки, и вроде бы не одна. Знакомый голос нашептывал ей что-то успокаивающее и ласковое, а сильная рука поддерживала, когда тропа становилась крутой. Она знала, куда идет. Ее путь лежал к вершине Хелл-веллина, горы, чей горделивый силуэт неизменно пленял ее, когда она любовалась им из окон Эйшем-хауса…
Она проснулась рано. В голове была полная ясность. Джулия знала, что должна сделать.
Эпилог
Когда за поворотом дороги открылась знакомая долина, Майкл притормозил и заглушил мотор. В первых лучах утреннего солнца сквозь стелющийся над лугами туман серебрилась лента реки, виднелся вдали молчаливый дом, а еще дальше – ферма. День обещал быть теплым. Майкл закурил, окидывая знакомый пейзаж безучастным взглядом туриста. Много лет это место было его любимым, но сегодня он здесь в последний раз. Все дела улажены. Осталось сделать некоторые распоряжения, попрощаться со всеми и заказать билет.
Он еще не решил, куда направится. Поначалу хотел бросить все и ехать в Италию, за Джулией, но, поразмыслив, передумал. Если он кинется к ее ногам, она лишь посмеется над его унижением.
Поэтому Майкл все эти дни вел себя так, словно подводил итог прожитой жизни. Он встретился с сэром Уильямом, и тот подтвердил: Левенс-холл переходит к Майклу, да, собственно, уже сегодня можно брать бразды правления в свои руки. Сам дядюшка намеревался провести, как он выразился, «остаток дней своих» в Швейцарии. А может быть, в Италии, словом, на берегу какого-нибудь красивого озера в Альпах. Майкл подозревал, что «остаток» может растянуться лет эдак на пятнадцать—двадцать. К тому же от некоторых альпийских курортов до Венеции рукой подать…
Потом пришлось улаживать дела с Эйшем-хаусом. Бросать имение на произвол судьбы Майклу совсем не хотелось, и с помощью Николь и знакомых адвокатов ему удалось навязать Брайану управление усадьбой. В отличие от своей сестры, уже предвкушавшей развеселые вечеринки в новом доме, тот принял этот крест без всякого восторга, но Майкл знал, что при всей своей внешней безалаберности Брайан не выпустит штурвал из рук.
Оставшиеся дни ушли на переговоры с деловыми партнерами в Южном полушарии.
Майкл докурил сигарету и на мгновение закрыл глаза. Если бы еще неделю назад кто-нибудь сказал ему, что все сложится именно так, он бы только рассмеялся. Уехать из Англии, оставить Эйшем-хаус… Немыслимо. Но он знал, что не сможет жить тут как прежде. Если бы можно было вернуться на несколько дней назад, когда здесь была Джулия… Но ее нет. И никогда больше не будет. Если такая женщина уходит, то навсегда… Майкл горько усмехнулся. Глупец. Как будто можно сбежать от самого себя в Аргентину или Новую Зеландию. Он включил двигатель и не спеша поехал к дому.
В нем было тихо и пусто. Последние дни здесь никто не жил, и Майкла встретил лишь неподвижный воздух пустых комнат. Казалось, аромат духов Джулии еще витает здесь. Майкл постоял на пороге. Сквозь шторы просвечивало солнце. Он подошел к окну и раздвинул их. Туман над долиной почти рассеялся, и все тонуло в оранжевом свете утра.
Какой-то смутно знакомый звук заставил его обернуться. Нет, никого. В холле было почти совсем светло. Старинная мебель словно светилась, тихо плыли в солнечных лучах пылинки. Тикали старинные часы с
