спрашивает, в чем смысл бытия.
— Волшебно, — кашлянул Сергей. — Слушай, может, этому мужику подать немного денег, чтобы убрался?
Казаков вытянул из пояса монету и швырнул исполнителю. Медный английский фартинг исчез еще на лету, а певец затянул новую балладу.
— А это о чем?
Гунтер обреченно повернулся к бродяге и только вздохнул:
— Это про сицилийского рыбака, который отправился в штормовое море, добыть рыбы, чтобы накормить голодающую семью. Там гигантский спрут разбил утлую лодку и утащил рыбака на дно. Жена, не дождавшись супруга, бросилась с утеса в море. Старший сын, которому приходится содержать десяток младших братьев и сестер, стал разбойником. Его поймали, он сидит в подвале мессинского замка, завтра его четвертуют. Ему очень плохо, и он спрашивает, как спасти свою бессмертную душу.
— Понятно, местный колорит, — согласно кивнул Казаков. — А на темы международной политики можно что-нибудь попросить? Человек-то явно старается…
В сторону нищего полетел еще один фартинг. Гунтер с пятого на десятое перевел смысл заказа господина оруженосца. Сэр Мишель сидел набычась, ибо во время аквитанской войны ему довелось внимать и Бертрану де Борну, и Роберу де Монброну, и Кретьену де Труа, самым выдающимся менестрелям нынешнего времени. Рыцарь не мог слушать, как вонючий смерд делал все, для того чтобы испаскудить благороднейшее куртуазное искусство, а потому начинал злиться.
Певец, пройдясь грубыми пальцами по струнам, извлек из виолы ноюще-ревущие звуки и пронзительно заголосил. Французские копейщики во главе с господином сержантом начали недвусмысленно пофыркивать.
— Ну? — Казаков дернул Гунтера за рукав. — О чем гласят сии комические куплеты?
— Матерь Божья… — германец сокрушенно приложил ладонь ко лбу. — Может, я не буду переводить? Ладно, не буянь. Как ты и просил — международная политика в полный рост. Баллада о короле Ричарде Львиное Сердце и его невесте Беренгарии Наваррской. Несчастная Беренгария приехала к жениху, но никак не может затащить его под венец. Ричард хочет воевать, вокруг него полно смазливых оруженосцев, а его сердце — львиное, заметь — отдано отнюдь не благороднейшей девице из королевского дома Наварры, а менестрелю Бертрану де Борну. Беренгарии очень грустно, и она спрашивает, почему судьба предназначила ее… гм…
— Педику, — своевременно дополнил Казаков. — Вообще-то я и раньше слышал, что у Ричарда было не все в порядке с ориентацией…
Французы ржали в голос. Песенка подданным Филиппа Капетинга безумно понравилась и вызвала изрядный приток денег. Судя по тому, какие взгляды скучавший за стойкой хозяин «Соленого осьминога» бросал на певца, трактирщику полагалось не менее трети от заработанного.
— Эти мерзавцы, — процедил подвыпивший сэр Мишель, яростно посматривая на франков, — своим непочтением оскорбляют моего и вашего короля! И мессира де Борна, лучшего певца Аквитании! Я такого терпеть не намерен!..
Гунтер не успел повиснуть на плечах у рыцаря. Сэр Мишель увернулся, быстро шагнул к середине залы, съездил кулаком в рыло поддельного калеки, который моментально улетел в партер — рука у рыцаря была тяжелая — и, выпятив грудь, повернулся к господам в синих туниках с лилиями французского королевского дома.
— Они его побьют, — быстро сказал Казаков. — Я ведь предупреждал! Черт, их семеро… Ладно, перетопчемся. Ты огнестрелку свою распаковал?
— Предпочитаю полагаться на подручный инструмент, — сквозь зубы ответил Гунтер. — Ничего, может и обойдется. В крайнем случае договоримся.
— Почтенные мессиры, — сэр Мишель пожирал взглядом франков, — если меня не обманул слух, вы только что изволили смеяться над королем Ричардом Плантагенетом? Оскорбление моего сюзерена я почитаю оскорблением самого себя. Если среди вас есть дворяне, то я либо жду извинений, либо, если таковые не воспоследуют, требую поединка.
Высоченный сержант поднялся.
— Жеан де Ле-Бей, — усмехнулся он, представляясь. — Младший сын барона Ле-Бея. Да, мы смеялись над твоим королем. Потому что он заслуживает только смеха. Не может быть королем человек, пусть и храбрый, у которого никогда нет денег, нет дамы сердца и… И его подданные, наподобие вас, сударь, по бедности ходят пешком.
Гунтеру показалось, что сэр Мишель сейчас лопнет. Лицо рыцаря приобрело цвет спелого граната, щеки надулись, светлые усы встали дыбом и, пожалуй, пройди еще пара минут, из ноздрей повалил бы дым.
— Никакого поединка, — насмешливо продолжал сержант. — Его величество Филипп запретил своим воинам драться с англичанами, иначе вашему Ричарду придется идти в Палестину одному. Или только с шевалье де Борном. Много они там навоюют…
— Bastarde! — возопил окончательно выведенный из себя рыцарь, у которого гордость за свою страну и короля накладывалась на воздействие вина сбора нынешнего года. — Никакого поединка? Получай!
Мишель повернулся к столу, за которым сидели Гунтер и Сергей, напряженно вслушивавшиеся в перепалку, схватил первый попавшийся предмет и запустил его в мессира королевского сержанта, сопровождая сие действо длинной формулой речи, коя сжато, но ярко повествовала о предках, рождении, настоящем и будущем господина де Ле-Бея.
…Кувшин летел медленно, по параболической траектории, переворачиваясь в воздухе и плюясь капельками красного вина, остававшегося на донышке к моменту взлета…
— …Я же говорил — свои! — бросил прочим mafiosi длинный предводитель сицилийцев. — Что до меня, то я прозываюсь Роже из Алькамо, младшая ветвь герцогов Апулийских, потомков Танкреда Отвиля и Гильома Железной Руки… Может быть, присядем, мессиры? Кажется, после нашего веселья здесь уцелела пара скамей. Эй, хозяин! Только не говори, что вина не осталось! Кстати, шевалье, с чего вы вдруг решили поссориться с французами?
Бледный хозяин траттории вкупе с двумя помощниками приволок вино и какую-никакую закуску, однако физиономия у него против воли оставалась довольной. Такая прибыль за один день!
Французы иногда начинали шевелиться тогда кто-нибудь из mafiosi вставал, отвешивал вражине пинка, после чего недобитый противник затихал.
По счастью, никто из попутчиков сэр Мишеля в минувшей драке серьезно не пострадал. Гунтеру чуток разбили верхнюю губу — ерунда, даже не ранка, а ссадина, а Сергею рассекли бровь, задев только кожу. И то царапина была получена от его собственной невнимательности — пропустил летящую в него кружку, царапнувшую по касательной надбровье.
— Мне жаль, что так вышло, мессир Роже, — говорил сэр Мишель. — Но эти мерзавцы оскорбили моего короля. Вы бы стали терпеть злословие в адрес его величества Танкреда?
Слово за слово, фраза за фразой. Сицилийские mafiosi на первый взгляд казались милейшими, куртуазными и благовоспитанными людьми, которые, в то же время, не сторонились мелких потасовок, затеваемых ради собственного развлечения. Роже де Алькамо отлично говорил и на норманно- французском, и на норманно-латинском, был сдержанно вежлив, ненавязчиво поинтересовался новостями с севера Франции…
Вскоре выяснилось, что Роже не больше, не меньше как пятиюродный дядя сэра Мишеля — они больше получаса спорили, вспоминая генеалогии норманнских родов, и из их разговора даже искушенный в языке Гунтер с трудом понял треть.
