У купца в самом буквальном смысле глаза полезли на лоб. Дама заплатила за покупки сама, а сопровождавший ее молодой дворянин даже не потянулся за кошельком. Мир переворачивается…
— Только пожалуйста, вечером не надевайте никаких других украшений, — втолковывал Казаков. — Этот браслет, кольцо, серьги и все остальное выглядят одинаково, сделаны из хорошего серебра, а камни отлично подойдут к фиолетовому цвету платья. Понимаете?
— Понимаю, — согласилась Беренгария и хихикнула: — По-моему, произойдет изрядный скандал. Все скажут, что принцессу Наваррскую держат в черном теле. Как дочь короля, я обязана таскать на себе десяток унций тяжелого золота с самыми яркими камнями. А тут — какое-то серебро… Но я все равно одену то, что вы, Серж, выбрали. Кстати, взгляните на вашего рыцаря. Кажется, он дуется на меня из-за невнимания. Вы не станете ревновать, если я некоторое время прогуляюсь с сэром Мишелем?
— А если стану? — задал некуртуазный вопрос оруженосец, чем в очередной раз подивил Беренгарию, не привыкшую к подобному хамству.
— Тогда это будет еще забавнее, — фыркнула она. — Ладно, не сердитесь. Я буду гулять с господином де Фармером недолго, а потом вновь порадую вас своим обществом.
Небольшая процессия двигалась к порту. Мишель, по светским правилам лишь касаясь пальцами перчатки Беренгарии, вовсю куртуазничал, развлекая прекрасную наваррку забавными историями, невыспавшийся Гунтер зевал и разглядывал сицилийских горожан, а Казаков, быстренько купив у разносчика сладостей орехи в меду себе и германцу, только усмехался.
«Варварские времена, похуже Хлодвига, — думал он. — Вспоминая родимый двадцатый век и видя здешнюю свободу нравов, начинаешь ощущать себя человеком. Блин, да чтобы у нас дочь короля и предполагаемую невесту английского монарха отпустили гулять в город с совершенно незнакомыми людьми?.. Без всякой охраны? Тут попомнишь принцессу Диану, царствие ей небесное… Телохранители, куча репортеров, следящих за каждым шагом, папарацци, опять же… Ну и времечко! Теперь угодил в имиджмейкеры августейшей особы… Красота нашего нынешнего положения в том, что жизнь здесь невероятно проста. Я еще у Дрюона читал, будто Филипп Красивый запросто шлялся по Парижу и ничуть писателю не верил. А, оказывается, короли и принцы действительно разгуливают по улицам и в общем-то ничем от обычных людей не отличаются».
— О чем беседовали с ее высочеством? — преувеличенно любезно осведомился Гунтер, желая нарушить паузу.
— Ай люли, се тре жоли, — поэтически высказался Казаков, но вернулся к прозе: — О современной моде на драгоценные металлы. Ничего обязывающего. Пытался вести себя прилично, не матерился, на ноги принцессе не наступал. Кажется, произвел благоприятное впечатление. На экзотику ее, что ли, потянуло? А вообще девочка симпатичная и какая-то категорически не средневековая.
— В смысле — отнюдь не скованная? — уточнил германец. — Так они здесь все такие. Дворянство отличается от простецов только бoльшей образованностью и своим особенным кодексом поведения. Я в Лондоне познакомился с принцем Джоном, так он выглядел ничуть не величественнее любого пьянчуги- рыцаря, промотавшего в кабаке последнюю кольчугу. Человек как человек, только изволь относится к нему более-менее уважительно.
— Я все больше разочаровываюсь, — вздохнул Казаков и чуть досадливо сплюнул на камни мостовой: — Только не в двенадцатом веке, а в литераторах, которые его описывали. У Вальтера Скотта король Ричард — образцовый джентльмен, почти святой, а Джон — редкостная свинья и старый скряга. Теперь выясняется, что все наоборот…
— Романтизм, — со знанием дела ответил Гунтер, — есть литературный жанр, склонный к идеализации героев и прошлых времен. Скажи мне, что изменилось от приобретенных тобой новых знаний? Ричард отнюдь не викторианский джентльмен, а просто вояка, следующий законам своего века. Да, он идеальный рыцарь, но и только. Силен, бесстрашен, однако неумен. Неужели ты разочаровался в Беренгарии? Тебе хотелось бы видеть принцессу бледной трагической красавицей, полной условностей и замученной воспитанием? Которая сидит в высокой башне, проливает слезы и дожидается возвращения своего благоверного из Крестового похода? Может быть, такие где-то и есть. Подозреваю, кстати, что подобные типажи обитают в германских провинциальных замках или на самых окраинах Франции. А представители здешнего высшего света… Пойми ты, они обычные люди, и ничего больше.
— Гм, — Казаков откашлялся. — Интересная мысль. Знаешь, с чем я ее увязал? С десятью заповедями Евангелия. Не скалься, ничего смешного! Что такое христианские заветы? Верно, универсальный моральный кодекс, продержавшийся две тысячи лет и еще неизвестно, сколько он будет действовать после нас. Следовательно, слабости человека не меняются со временем, из чего проистекает, что и натура человека не меняется. Мы только накапливали знания, отвергали старые предрассудки, приобретали новые… Но в сущности ничуть не отличаемся от Беренгарии, вон того золотаря или французских солдат, с которыми подрались в трактире. Если Господь Бог дал нам универсальные законы на все века, значит, человек столь же универсален.
— Философ, — усмехнулся Гунтер. — Вот, кстати, универсальный человек, скажи-ка мне, кто ты такой на самом деле? Слово «техник» меня давно перестало удовлетворять, а, судя по твоим намекам и кое-каким умениям, ты научен обращаться не только с механизмами.
— Подготовка широкого профиля, — индифферентно ответил Сергей. — Мое прошлое осталось только со мной, уж извини. Но при желании и надобности я могу и привести в порядок заупрямившуюся машину и качественно дать в ухо недоброжелателю. Но меня учили сначала думать, а потом давать в ухо. Понимаешь? Я трудился в достаточно закрытом учреждении, военная техника всегда и постоянно нуждается в охране от чужих глаз и рук, особенно новейшие образцы… Замнем?
— Замнем… — согласился Гунтер. — До времени.
Уже знакомая сэру Мишелю и компании гавань Мессины сегодняшним утром находилась в состоянии резкого оживления. Во-первых, праздник. Король Филипп-Август собирался отметить день святого Ремигия в городе и, конечно же, был приглашен сицилийским государем Танкредом на вечерний пир. Во-вторых, ранним утром с донжона крепости Мессины узрели появившиеся над горизонтом Тирренского моря многочисленные паруса. Ричард Львиное Сердце наконец-то соизволил покинуть Неаполь и его флагманский корабль со знаменем святого Георгия держал курс на столицу средиземноморского королевства. Поговаривали, будто на борт нефа «Апостол Петр» взошел сам святейший Папа Климент III, каковой сопровождает владыку Англии перед отбытием последнего в Святую землю.
Если слухи верны, то маленькой Сицилии предстоит увидеть всех имеющих наиболее значительный вес повелителей Европы. Папа Римский, короли Англии и Франции, великие герцоги… Исключение составлял лишь германский кайзер Фридрих Барбаросса, но войско его сына Генриха сейчас двигалось по итальянским землям на полдень, собираясь поместиться на корабли, а заодно выяснить отношения с Танкредом, которого немцы считали узурпатором — Генрих был женат на дочери предыдущего сицилийского короля Вильгельма, коему Танкред приходился лишь племянником, и полагал себя наследником трона. Настоящий король принимал англичан, французов и делегацию Апостольского Престола ради того, чтобы они его защитили от воинственно настроенных германцев.
К сожалению, распространенных в двадцатом веке уютных кафешантанов на набережных доселе не придумали, а вести утонченную наваррскую принцессу в препохабнейший портовый кабак отнюдь не стоило. Посему избрали более оригинальное развлечение — сэр Мишель договорился с лодочником, чтобы он покатал благородное общество вокруг французских кораблей. Лошадей оставили на попечение стражи сицилийского короля, скучавшей на пристанях.
— Сколько знакомых гербов! — восхищалась Беренгария, рассматривая нефы и галеры короля Филиппа. — Видите знамя графа де Шампань? А вот провансальцы! Как любопытно, шевалье, посмотрите — корабли, принадлежащие Ордену Храма. Вымпел парижского командорства…
На весла уселись сам хозяин лодки, дочерна загорелый бородатый сицилиец, и решивший поразмяться Казаков. Гунтер правил, а рыцарь с благородной девицей устроились на носу. Впрочем, Беренгария говорила достаточно громко и ее речи слышали все.
Точно, над одним из крутобоких кораблей с высокой кормовой надстройкой колыхалось широченное
