— Убирайтесь! — высокомерно бросил король и отвернулся. Беренгария успела уловить непонимающе-изумленный взгляд стоявшего позади короля графа Анжуйского, ее близкого родственника и друга короля Санчо. Неф прошел дальше к пристани, обогнав лодку.
Принцесса, разумеется, уверила себя, что Ричард намеренно хотел ее оскорбить, и вначале не понимала, что произошла досаднейшая ошибка. В последнем Беренгарию долго и старательно убеждал сэр Мишель вкупе с оруженосцами, но всем понимали — король все-таки узнал свою нареченную, и не желая испортить впечатление о себе перед собравшимися в порту горожанами и наблюдавшими за прибытием нефа со своих кораблей подданными Филиппа, не стал извиняться. Хотя, если рассудить, его рыцарской чести не повредил бы красивый жест: Ричард мог броситься с корабля в волны, подплыть к лодке и заключить будущую супругу в крепкие объятия. Лэ о столь прекрасной встрече разнеслось бы по всей Европе за неделю. Одна беда — король Англии не умел плавать.
Не на шутку расстроенная Беренгария выплакалась и теперь раздумывала, как поступить дальше. Конечно, прилюдно Ричард сошлется на то, что не узнал невесту, или сей прискорбный инцидент забудется (любой сквернослов понимает, что сплетничает о будущей королеве, а наваррка может рано или поздно отомстить), но косых взглядов не миновать. Никто ведь не знает, обдуманно или нечаянно английский король смертно обидел будущую жену.
— Если хотите, — Казаков, простая душа, снова обратился к принцессе, — во время ужина я буду стоять за вашим креслом. Хотите?
— Да, — шепнула Беренгария.
— Вот и чудесно. А если кто-нибудь брякнет лишнее, получит в… buben. Согласны?
Сэр Мишель покраснел. От смущения он забыл, что перед ликом королевской дочери следует быть благородным рыцарем и ему самому, по своему положению, следовало предложить Беренгарии тоже самое. Но его опередили, а навязываться теперь неприлично.
Взвыли узкие и длинные горны герольдов — ихние величества, Филипп-Август Капетинг и Ричард Плантагенет, крестоносные монархи, изволили отбыть с кораблей. В это время на пристанях составлялись длинные кортежи, долженствующие проследовать в город. Предстояла торжественная месса в честь святого Ремигия.
Беренгария и ее сопровождающие выбрали не самое худшее место — парапет выложенной обработанной пемзой набережной был достаточно высок для того, чтобы рассмотреть процессию. Окраины дороги заполнялись толпами мессинцев, бросивших все дела ради невиданного зрелища.
— Если мимо проедет Ричард, — мстительно заметила принцесса, — я останусь сидеть. Понимаю, что это неуважение к королевскому сану, но в таком случае мы будем квиты.
Однако главу колонны представлял отнюдь не мирской король. Завидев приближающихся людей, Гунтер непроизвольно поднялся на ноги вместе с Мишелем, а последний едва не за шиворот потянул Казакова.
Никакой монарх, владетельный герцог или маркграф не посмел бы ехать сейчас первым. Колыхнулось золотистое знамя, ударили по мостовой подошвы ватиканской гвардии, набранной, опять же, из калабрийских и сицилийских норманнов, показались красные кардинальские шапки. Впереди королей в Мессину вступал его святейшество апостольский понтифик, епископ Рима и Папа Климент III.
Бывший кардинал Паоло Сколари, избранный в 1187 году на римский престол и по традиции взявший себе новое имя, действительно был очень стар — минувшей весной Папе исполнилось семьдесят девять лет. Несмотря на возраст и достаточно краткий понтификат, как в Риме именовалось управление Папы, Климент сумел добиться многого. Он остановил войну в Нормандии, урезонив бешеного Ричарда, объявил в Европе на время проведения Крестового похода Божий Мир, когда христиане под угрозой интердикта не имели права враждовать между собой. Происходивший из древней аристократический семьи Рима, Папа заставил покушавшихся на Италию германцев признать суверенитет церковного государства — деятельного старца уважал даже не раз переживший отлучение Фридрих Барбаросса.
Два года назад из Палестины пришло чудовищное известие — Салах-ад-Дин захватил Святой град, вечный Иерусалим. Клименту, по примеру его предшественников, ничего не оставалось делать, как объявить новый Крестовый поход. Престарелый Папа отлично знал, что благородный порыв прошлого, когда несколько десятков рыцарей Готфрида Бульонского со своими отрядами-копьями за одну ночь взяли Иерусалим, более не повторится, и сейчас придется иметь дело со скаредным Филиппом-Августом, непредсказуемым Барбароссой и вздорным Ричардом, но потерпеть такого оскорбления, нанесенного Вселенской Церкви мусульманами, не мог. Папа отдал больше половины римской казны на устройство похода и сбор армии, не забывая пристально следить за порядком в Европе. Сейчас он намеревался дать последнее напутствие христианским королям и со спокойной душой вернуться в Латеранский дворец, где придется ожидать радостных известий из Святой земли.
— Совсем дряхлый дедушка, — Казаков на всякий случай перекрестился византийским манером, когда Папа Климент, восседавший на библейском ослике, ведомом под узду одним из кардиналов, проехал мимо. — Но впечатление производит.
Папа старательно выполнял свой долг, возложенный на него апостолом Петром: благословлял толпу, изредка позволял приложиться к закрытой белой перчаткой ладони подбегавшим нищим, а следовавший за ним кардинал Орсини раздавал щедрую милостыню. Однако вид у понтифика был усталый и немного отрешенный. На щеках укутанного в белое одеяние Климента виднелась сеточка мелких синеватых вен, губы подрагивали, а окруженные паханым полем морщин глаза выражали спокойную фатальность. Климент знал, что его земной век подходит к концу, и прекрасно отдавал себе отчет, что тленное бытие следует завершить достойно. Главным делом его жизни, подобно Папе Урбану II, Петру Амьенскому или святому Бернару Клервосскому,[56] являлось освобождение Святой земли. Новый Иерусалим немыслим без Иерусалима древнего.
Проехал Папа, ушла в Мессину его свита. Наступала очередь самих крестоносцев.
— Где ваши лошади, господа? — вопросила Беренгария, морща носик. Помпезно орали трубы, уже слышался топ многочисленных коней, горожане восторженно ухали, приветствуя выезжавших из порта августейших особ. Между прочим, Филипп и Ричард едва не поссорились, споря о том, кому въезжать в Мессину первому. Лучший выход предложил умный Филипп-Август: скакуны двух государей должны возглавлять процессию голова в голову, а уж за ними пусть следуют свитские.
— Сбегаю, заберу у стражников, — кивнул Гунтер. — Куда потом?
— Вы меня проводите до монастыря? — осведомилась принцесса таким тоном, словно была уверена — ей придется возвращаться домой в одиночестве. После встречи с Ричардом она в значительной мере разучилась доверять мужчинам.
— Беренгария, мы вас доставим в монастырь даже на руках, — заверил Казаков, снова обращаясь к принцессе по имени. — О чем вы беспокоитесь?
— Уже ни о чем, — мимолетно улыбнулась наваррка. — Большое спасибо, сударь.
Святая месса продолжалась, по счету Гунтера, около двух часов, начавшись в полдень. Храм святого Сальватора до отказа забил высший цвет европейского рыцарства — три короля, королева Англии, десяток принцев и принцесс, еще больше герцогов, бессчетно графов… Литургию служил сам Папа.
Трем невзрачным дворянам удалось проникнуть в переполненный собор только благодаря Элеоноре Аквитанской. Когда Беренгария вернулась в монастырь, аббатиса Ромуальдина, к счастью, отсутствовала — отбыла к мессинскому епископу. А значит, увидеть Элеонору оказалось проще простого.
Мессир Ангерран де Фуа все еще находился у королевы, но беседа велась ни о чем — о старых приятелях, новостях из Палестины и последних сплетнях. Когда заплаканная Беренгария показалась в дверях, Элеонора Пуату встревожилась и немедленно попросила Ангеррана покинуть монастырь, посоветовав заехать в гости завтра утром. Седоволосый рыцарь, заново раскланявшись с сэром Мишелем (и не поймешь, оскорбление это или любезность?), подчинился.
— Дорогая! — заохала Элеонора. — Что произошло? Вас кто-нибудь обидел? В таком случае куда смотрели ваши спутники? И почему вы обманули мадам де Борж?
— Матушка… — Беренгария взглянула на сопровождавших ее шевалье и догадливый Мишель выволок
