Вестники времен [= Знамя над Тауэром]

— Спасибо, — картинно раскланялся Гунтер. — Вот что. Прямо сейчас и прямо сюда извольте доставить соответствующую эпохе одежду, на меня и на моего рыцаря. Полный комплект оружия, хороших лошадей. Денег побольше. Пожалуйста, золотом, раз уж ничего для меня не жалко. И замените сэру Мишелю кольчугу, а то смотреть стыдно.

Последовала долгая тяжелая пауза, во время которой Лорд в упор смотрел на Гунтера, затем неловко спрыгнул с балки, оказавшись прямо перед германцем. Гунтер широко улыбался.

— Вы уверены, — осторожно начал сатана, — что просите именно то, о чем мечтаете в данный момент и в данной ситуации? Необходимое в вашем, называя вещи своими именами, отчаянном положении? Подумайте заново, ради такого дела я могу и подождать. Учтите, это не двадцатый век, это не германский Рейх, и не Франция. Вы не выживете здесь просто физически! Растолковать почему? Да очень просто! В эпохе короля Ричарда, уже успевшего вам настолько надоесть, сам образ мышления людей напрочь иной. Я не имею в виду научные или технические познания, свойственные вашему времени и отсутствующие сейчас, здесь. Посудите сами, вы совершенно не сумели наладить даже примитивного контакта с первым встреченным человеком. (Вранье! — подумал тут Гунтер — Очень даже сумел!) Кстати, он, — Лорд указал взглядом на копну сена, с которой свисал стоптанный, заляпанный глиной, сапог сэра Мишеля, — для своего времени вполне типичный экземпляр. Пускай молодой де Фармер человек пропащий, пьянчуга и развратник, но поймите, даже с его образованным, по местным меркам, папенькой вы не сможете найти общий язык — разница в психологии, соображаете? Самая простая и невинная ваша фраза может оказаться смертельным оскорблением для них или их… — Лорд сказал следующие слова с оттенком презрения, — …примитивной веры. Вы умрете здесь. Вас повесят, убьют на поединке, забьют камнями, утопят, отравят… Вы заболеете оспой, чумой или проказой! В конце концов, немного погодя, сами удавитесь с тоски!

Сатана остановил свою пылкую речь, переводя дыхание. От его благостной любезности и следа не осталось — лицо покраснело, глаза злые и налившиеся кровью, даже губы подрагивают. Нервничает, бедняга…

— Скажите, вы смертны? — неожиданно спросил Гунтер. Увидев, как Лорд отрицательно покачал головой и развел руками, вздохнул: — А жаль…

— Хотите проткнуть меня кинжалом? — сочувственно спросил сатана. — Или пристрелить из «Вальтера»? Перестаньте дурачиться, уймитесь. Это даже не смешно, скорее — жалко. Видимо, вы все-таки не представляете до конца, с кем именно имеете дело. Во всей Вселенной лишь Он один, — Лорд снова указал в потолок, — могущественнее меня, и то ненамного. Пользуется преимуществом положения — творение не может быть совершеннее творца или равным ему…

— Что вы пытаетесь мне доказать? — тихо произнес Гунтер, склонив голову на бок. — Насколько я знаю, свобода воли, данная Богом даже вам, суть основополагающая составная Творения. Вы, Лорд, используете эту свободу как желаете… Позвольте и мне действовать в соответствии с моими устремлениями, а не навязывайте троны и фамильные гробницы. Сказали, не выживу? Назло теперь буду стараться выжить. А баронство с женой и охотничьими собаками сам заработаю.

— Милый мой, дорогуша, солнышко! — ядовито-ласковым голоском заговорил Лорд. — Когда с вами беседую я, можно пойти и на уступки, на компромисс, на полюбовное согласие. Вас не заинтересовало, отчего я так хорошо осведомлен о делах вашего века?

— Отчего? — поднял бровь Гунтер.

— Я существую во всех мирах и в любом времени их. Для меня нет границ в пространстве и во времени. Я знаю все обо всех, кроме, увы, вас. Вы — странная загадка, объявившаяся ниоткуда. Только вчера утром все было просто и понятно — здесь были войны, идиотские крестовые походы, мелкие интрижки ничтожных королей, одним словом, обычная размеренная жизнь, виденная мною бессчетное количество раз. Везде. Вас здесь раньше не было, вот в чем дело. А теперь вы есть. А зачем — не знаю. И не забудьте, для стоящего перед вами Князя Ночи тысяча девятьсот сороковой год такая же реальность, как и тысяча сто восемьдесят девятый, двухтысячный, или пять тысяч триста второй, например. Повторяю, я знаю все, обо всем, всегда и во все времена. Но вас и случившегося вчера в истории Вселенной нет. Вы отсутствуете в конкретной истории конкретного времени. Предназначение некоего Гунтера фон Райхерта состояло в короткой, непримечательной жизни, и гибели на рассвете тринадцатого августа тысяча девятьсот сорокового года. Английская пуля должна была пробить вам подключичную артерию, а самолет просто обязан был упасть в трехстах метрах от южного въезда в местечко Дартфорд. Есть такое, к юго- востоку от Лондона, совсем рядом с британским аэродромом который бомбила ваша группа. Видите, как я хорошо обо всем осведомлен? Но, пускай такое немыслимо, Предназначение не исполнилось… Почему? Зачем? Я докопаюсь до истины.

— Докапывайтесь, — пожал плечами Гунтер. — Кто вам мешает? Я-то тут причем?

— Да притом, — совершенно теряя выдержку, прошипел Лорд в лицо германцу. — Представьте, что с роли статиста вас перевели на роль главного героя некой пьесы, без ведома зрителей и других актеров, одному режиссеру известно — для чего. А вот ассистента режиссера, отвечающего очень за многое, в том числе за ход и качество пьесы, известить об изменениях не соизволили. Быть может, режиссер обнаружил в статисте великого актера всех времен и народов? Не замечал. Но один актер, сколь гениальным он ни был, не сумеет вытянуть пьесу к триумфу. Должен быть еще один не менее талантливый артист, ну, может быть два. Сейчас я не понимаю вас, не вижу… таланта, если возвратиться к моей метафоре. Вы правы, я действительно хотел вас изолировать. Почему? Да просто вы превратились в инструмент способный в иных руках сокрушить равновесие, повернуть спираль истории в противоположную сторону. Воображаете, что произойдет если вы случайно убьете, ну например, предка Наполеона? Или канцлера Бисмарка? Игнатия Лойолы? Примеров можно привести сотни… Я не смогу удержать такой инструмент в руках, и не позволю другим его использовать. А пока мировую историю можно удержать от необратимых изменений. Путь спектакль идет по предрешенному сценарию. Уезжайте в баронский замок и живите спокойно.

Гунтер, медленно и тяжело роняя слова, произнес:

— А если я — талантлив? Гениален? Переплюну и помощника режиссера, и… самого автора пьесы?

Лорд схватился за голову, прошелся от одной стены до другой, пиная мелкие камешки валявшиеся на полу. Гунтер приметил у него на затылке лысину. Наконец, сатана остановился и произнес яростно:

— Вы болван, Райхерт! Переплюнуть, как вы изволили выразиться, меня не-воз-мож-но! Понимаете? Не говоря уж об авторе. Вы — статист. Извольте скромно держать салфетку и провозглашать: «Кушать подано!» Усекли?

— Пошел ты в задницу… — грубо ответил Гунтер. — Я сам знаю, что мне делать… Здесь.

— Ни хрена вы не знаете, — в тон ему отозвался Лорд. — И сдохнете, как собака. Готов душу заложить, только кому, не представляю…

Гунтер вдруг прыснул со смеху, поднеся ко рту кулак. Снова вспомнились книги. Тот же Данте. Джудекка. И вмерзший в ледяное озеро Враг.

— Что вы ржете? — поморщился Лорд. — Можете сохранить серьезность хоть на минуту?

— Вспомнилась одна вещь, — хихикнул Гунтер. — Простите, а где ваши рога и хвост?

— Дома, в шкафу! — гневно рявкнул Лорд. — Вас еще удивляет, отчего у меня нет пятачка? Почему не пахнет серой и не шныряют нетопыри под крышей? Повторяю исходный диагноз — вы болван! Рога с хвостом, адское пламя и прочие театральные эффекты оставьте деревенским священникам, пугать детишек да неграмотных прихожан! Что, захотелось посмотреть на меня в истинном обличье? Значит, испустите дух прямо сейчас. Я мало похож на человека, и ваши нервы могут не выдержать. Хотели — получите!

… Ослепительная вспышка больно ударила по глазам, белый мертвящий свет разлился вокруг, уничтожив в себе ставшие вдруг прозрачными стенки сарая, на мгновение осветил пустую Вселенную и рассеялся, оставив мерцающий ореол. Внутри бесконечной пустоты, дышащей ледяным мраком, полыхнул язык багрового огня. Разгораясь, пламя стремительно меняло цвет на ярко-красный, оранжевый, охристый, бледно-желтый, затем белый, голубоватый, вплоть до густого фиолетового, снова возвращавшегося в багровый. Свет лился тугим осязаемым потоком, пронизывая тело, просвечивая его насквозь, но не давая тепла. И вот самом сердце клубящегося пламенного облака возникла исполинская фигура в призрачных развевающихся одеяниях, будто сотканных из того же мертвого света, обнимавшего Вселенную, — силуэт, коронованный переливающимся кроваво-красным нимбом. В руке был зажат пронзительно черный жезл, и