оглядывая сына с ног до головы слегка насмешливо — дескать, свинья свиньей, а не баронский отпрыск — и, наконец, произнес:
— Ступай омойся. В бочке. Как следует. И переодеться не забудь, а то несет от тебя, как от козла… Раньше за стол не сядешь. Отец Колумбан, налейте-ка себе и мне вина.
Глава шестая
Сэры на отдыхе
Сэр Мишель развернулся на каблуках и едва не в припрыжку выбежал из башни, сразу же направившись к кухне.
— Воду грейте! Я мыться буду! — закричал он прямо с порога. Один из слуг, удерживающий на руке огромное серебряное блюдо с зеленью, пробираясь к выходу, вздрогнул от неожиданности, посудина накренилась, и все, что на ней было высыпалось на земляной пол.
— Ах, ты… ваша, черт возьми, милость! — вскричал слуга и в сердцах швырнул блюдо на пол. — Нельзя ж так врываться-то!
— Прости, Робер! Я сейчас все соберу! — сэр Мишель опустился на колени и стал усердно ползать по полу, хватая испачканные в грязи зеленые веточки кинзы и укропа, причем больше топтал, нежели клал на блюдо.
— Подите, подите отсюда, сударь! — Робер бесцеремонно отстранил баронета и, кряхтя, нагнулся, бережно подбирая любимое угощение барона Александра. — Мы, сударь, сами уж справимся, а то вы, чего доброго, заново бед натворите!
Пожав плечами, сэр Мишель, слегка сконфуженный, вышел из кухни во двор. Ну вот, как всегда, не успел дома появиться, и мигом напакостил. И ведь не нарочно, Бог видит! Просто так получается…
В ожидании, пока согреют воду в котле да выкатят бочку, в которой хозяева обычно купались в теплое время года прямо во дворе, сэр Мишель присел возле порога кухни на траву, прислонился спиной к теплой, выбеленной солнцем деревянной стене и начал вспоминать разговор с отцом, рассеянно следя за бродившими перед кухней курами. Несколько мохнатых дворовых собак моментально подбежали к нему, стали тыкаться носами в ладони и подпрыгивать, норовя лизнуть в губы. Возившиеся неподалеку в пыли детишки в замызганных рубашонках, вскочили было, приготовившись к бегству, но, видя, что господин не обращает на них внимание, остались стоять, глядя на него во все глаза, полураскрыв перепачканные соком каких-то ягод рты.
Собственно, разговора-то особого и не было. Батюшка с наигранной тоской выслушал несколько историй о чудесных приключениях сэра Мишеля, поименовал сыночка «олухом», обреченно махнул рукой и сказал:
— Пойдем обедать, наследничек. Честное слово, тебе давно пора заняться делом. Все люди как люди… И вообще, кажется, ты уже полгода собираешься поехать в Марсель, к Ричарду!
— А я и поеду, — быстро кивнул Фармер-младший. — Вот передохну денька два — и поеду.
— Денег все равно не проси, — угрюмо проворчал барон. — Одно разорение с тобой! А еще и оруженосца завел… Нахлебники.
— В животе бурчит, — напомнил сэр Мишель. — Мы уже закончили ругаться?
— Иди вниз, — вздохнул монсеньер Александр. — Глаза бы мои тебя не видели.
Крупный шмат слежавшейся, прокисшей каши пролетел мимо уха сэра Мишеля и шлепнулся неподалеку. Распустив крылья и неистово толкаясь, куры принялись было клевать белесую лепешку, но их немедленно разогнали собаки и мигом уничтожили кашу, даже не успев подраться. Птицам осталось лишь доклевывать отдельные разваренные крупинки.
— Ой! — хихикнул женский голосок. — Чуток в вас, сударь, не попала!
Сэр Мишель обернулся. На пороге с глиняным горшком в руке, откуда и вылетела каша, стояла девушка. Молодой Фармер хорошо знал всех прислужниц в замке, некоторых в лицо, большинство — поближе, но эту видел впервые. Она была примерно его возраста, худенькая, невысокая с маленьким личиком в обрамлении светло-пепельных волос, заплетенных в две косы. Красивой ее не назовешь, но было что-то симпатичное и милое в тонком носике с легкой горбинкой, серых узковатых глазах, маленьких губках, остром подбородке. Она немного напоминала мышку, и сэр Мишель так и спросил ее:
— Как тебя зовут, мышонок?
— Хотите — зовите так, я не обижусь, — лукаво улыбнулась девица. — А вообще, меня зовут Иветта.
— Ты ведь недавно в замке Фармер, правда? — сэр Мишель без труда завязывал беседы с девушками, разговаривал с ними, конечно, вовсе не как со светскими дамами, но и не пренебрежительно, нарочно указывая на низкое происхождение. Девичьи сердца быстро таяли от такого обхождения, это тебе не деревенский парень — облапает да на сеновал, и позволения не спросит — тут все по благородному, красиво, ровно в балладах. А какой девушке не захочется хоть на одну ночь ощутить себя баронессой?
— Да, — облокотившись о дверной косяк, Иветта прищурилась и посмотрела в небо, где в недосягаемой выси кружили стрижи, похожие на тоненькие крестики. — Сестра моя приболела, дома лежит — встать не может. Вот меня вместо нее и взяли, при кухне помогать.
Сэр Мишель еще раз всмотрелся в ее скуластое загорелое лицо, освещенное клонящимся к западу солнцем. В самом деле, оно показалось немного знакомым.
— А сестру твою как звали?
Иветта опустила голову, накрутила на указательный палец кончик косы, искоса глянула на сэра Мишеля и ответила:
— Гретой звали.
Сэр Мишель на мгновение задумался и вспомнил белокурую служаночку, тоже чем-то напоминавшую мышку или другого подобного зверька. Хм, нетрудно догадаться, чем, вернее, кем больна веселая хохотушка Грета… А Иветта и вправду похожа на нее.
Сэр Мишель помолчал немного, придумывая, как бы поосторожнее прояснить у этой самой Иветты ее отношение к скучающим рыцарям и воззрение на церковные запреты. Совершенно неожиданно она сама сделала шаг навстречу:
— Хотите, я помогу вам мыться? — чуть наклонившись, спросила она. — Спинку потру…
— Ты и вправду этого хочешь? — молодой рыцарь поднял голову, и их лица оказались близко друг к другу.
«А она миленькая, ничуть не дурнее сестренки…» — промелькнула довольная мыслишка. И будто прочитав ее, Иветта улыбнулась, показав ровный ряд мелких зубок, и тихо проговорила, обдав сэра Мишеля свежим легким дыханием:
— А чем я хуже Греты?
Хихикнув, она взмахнула косами и упорхнула в кухню, помогать стряпухе Сванхильд. Сэр Мишель заглянул туда ей вслед и ухмыльнулся было, но сразу одернул себя:
«Так, а мы опять за старое! И кто же это такой разнесчастный только что клялся папе, каким он будет хорошим-расхорошим, тихим-претихим… Эх, безнадежный ты человек, благородный сэр Мишель де Фармер!.. А впрочем… человек же все-таки, а не дерево. Можно подумать, что по замку только мои детки незаконные бродят, а барон Александр монахом праведным заделался!.. Как бы не так! Взять того же Эрика, мерзавца эдакого — даже поздороваться не удосужился, а еще соко-о-льничий! Подумаешь!..»
Оправдав себя таким образом в собственных глазах, сэр Мишель умиротворенно уставился в небеса.
Когда отец Колумбан решительным ударом по плечу усадил начинающего трезветь Гунтера на место, а барон Александр опустился в свое кресло, германец подумал, что все-таки ему лучше ретироваться. Только прилично ли вставать из-за стола, если хозяин вовсе и не начинал трапезу? Честно говоря, и нажираться-то до его прихода не следовало — так германец и дома у себя не поступал: раз пришел в гости,
