— Не надо! — резко оборвал профессор. — Не притворяйтесь дураком, Ванзаров! Выпускник Петербургского университета не имеет морального права так низко опускаться!
Сыщик не мог вспомнить другого случая, когда бы он растерялся на допросе. Но этому маленькому, полуживому человечку удалось привести его в замешательство.
— Откуда вы знаете…
— Сколько бы лет ни прошло, педагогу не забыть подающего такие надежды студента юридического факультета! На вас молились все преподаватели! И чем вы кончили? Сыскной полицией! Какой позор! — профессор злобно фыркнул.
Ванзарову потребовалось все самообладание. Ну, конечно! Как он мог запамятовать. Лекции тогда еще доцента Серебрякова не были столь популярны, как чтения Менделеева, Бутлерова и Фаворского, но определенную известность в студенческих кругах он имел. Правда, за это время бывший доцент здорово изменился.
— Ах да! Вы преподавали на химическом факультете! — воскликнул Ванзаров. — Вместо скучных формул — зажигательные идеи о всеобщем братстве, равенстве и свободе. Прошу прощения, если перепутал порядок слов, в полиции несколько тупеешь!
Родион Георгиевич никогда не прощал обиды. И на удар отвечал ударом. Серебряков сел в кресле поудобнее и уперся руками в стол.
— Вы слуга империи, вам меня не понять. Задавайте вопросы и уходите.
— А если я очень хочу понять вас, профессор?
— Вы? Не смешите! Разве может жалкий обыватель понять великий замысел Фауста! Его мечту! И жертвы, которые он принес ради нее!
— И даже Марию Ланге?
— Нет! Нет! Нет! — из последних сил просипел профессор.
— Тогда, будьте добры, домашний адрес барышни Ланге.
— Я не знаю ее адреса! Мне этого было не нужно! Она приходила ко мне сама, когда хотела, мы беседовали, обсуждали… — Серебряков оборвал себя на полуслове.
— Когда Ланге приходила последний раз? — сдержанно спросил сыщик.
— Не помню. Кажется, третьего дня… — профессор поерзал в кресле.
— А вчера вечером?
— Меня не было дома.
— Где вы проводили вечер?
— Преподаватели Бестужевских курсов пригласили меня на праздничный бал. Я не мог отказаться. Вернулся довольно поздно. И лег спать. А утром проснулся от страшного грохота, устроенного вашим жандармом.
— Бестужевские… это здесь, недалеко, на Васильевском? — как бы вспоминая, проговорил Ванзаров.
— Да, на Десятой линии. Меня видели сотни людей! Коллеги поднимали тост в мою честь. Я не возвращался ночью в маске, чтобы… — профессор подавил рвавшийся всхлип.
С некоторым сожалением Родион Георгиевич подумал, что у старика верное алиби. Хотя подозрения с него отнюдь не сняты. Просто искать придется дольше.
— Когда вы вернулись домой, ворота были закрыты? — спросил Ванзаров.
— Понятия не имею! Я мало обращаю внимания на бытовые мелочи.
— У меня последний маленький вопрос. Кто мог убить Марию Ланге, и почему ее бросили около вашего дома?
— А вот это, господин сыщик, умоляю вас выяснить как можно скорее! И поймайте убийцу! Надеюсь, теперь все?
Ванзаров поклонился. Идя мимо книжного шкафа, он заметил фотокарточку, небрежно воткнутую между томами. Из любопытства, он быстро вынул снимок. Среди нескольких персонажей и самого Серебрякова была запечатлена Мария Ланге. Но фотография оказалась необычной. Даже на редкость странной. И можно сказать, неожиданной.
— Как вы смеете, немедленно отдайте! — закричал профессор.
Сыщик успел подробно рассмотреть карточку и протянул ее Серебрякову:
— Тоже ваши ученицы?
— Вас это не касается! Прощайте! — злобно крикнул профессор.
Уже в дверях квартиры, надев пальто, Ванзаров обернулся:
— Отчего вы не держите кухарку?
— Я ее выгнал, — буркнул профессор.
— Воровала?
— Нет. Надоело терпеть глупую бабу. Да еще и глухонемую.
— Попрошу, господин Серебряков, никуда не отлучаться из города. Вы нам можете понадобиться…
Дверь с грохотом захлопнулась перед носом Родиона Георгиевича.
Во дворе переминались с ноги на ногу замерзший околоточный, ожидавший указаний от сыщика, и Пережигин, но Ванзаров подошел к дворнику.
— Степан, а что, профессор давно кухарку выгнал? — спросил он.
— Да уж, почитай, десятый день как…
— И куда она делась?
— Живет у меня в светелке. Куда ей идти? Глухая и немая, — дворник жалостливо шмыгнул.
— И жена не против? — удивился сыщик.
— Так померла моя хозяйка, — Степан перекрестился, — уж года два тому. А так хоть живой человек. Да и жалко убогую. Много не ест, а по двору помогает.
— Я разрешил, ваше благородие, пусть поживет убогая. Но если прикажете… — околоточный демонстрировал служебное рвение.
— Нет-нет, все правильно… А сбегай-ка, Степа, за своей приживалкой, — Ванзарову из любопытства захотелось посмотреть на женщину, которая согласилась терпеть вздорного профессора.
— А чего бежать, вон она, — ткнул пальцем дворник.
Сгорбленная старушка, плотно обмотав голову драным платком, прижалась к двери дворницкой. Она настороженно смотрела на полицейских. Ванзаров махнул, подзывая ее.
Немая подошла, поклонилась в пояс.
Родион Георгиевич нагнулся к низенькой старушке.
— Как звать? — закричал он прямо в ухо.
Женщина подняла сморщенное личико, улыбнулась и издала тихий стон.
— Глухая — одно слово. Я тут давеча самовар уронил, так она даже не шелохнулась! — дворник гордился, что его приживалка совершенно ничего не слышит.
Ванзаров махнул рукой, отпуская калеку. Она как-то странно глянула, будто запоминая сыщика, повернулась и смиренно засеменила к дворницкой.
— Какие будут приказания, господин Ванзаров? — околоточный прямо рвался в бой.
— Обойти квартиры, опросить жильцов, может кто что видел. Действуйте как обычно! — сыщику явно не понравился этот выправной служака.
В этот момент во двор почти вбежал невысокий, сухощавый мужчина, с тонкими чертами лица и острым, прямым носом. Господин носил короткие черные усики. Несмотря на мороз, он не повязал шарф, а белый воротничок рубахи плотно стягивал галстук черного шелка.
— Здравия желаю, господин Джуранский! — околоточный резво козырнул.
Вбежавший господин машинально поднес руку к шляпе, чтобы отдать честь, но вовремя спохватился и просто кивнул.
— Родион Георгиевич, что ж вы меня не захватили, я б помог?! — слегка обиженным тоном сказал он, пожимая протянутую ладонь Ванзарова.
— Пустяки, Мечислав Николаевич, хватит того, что меня из постели подняли. В общих чертах суть дела знаете?
— Да, пристав успел рассказать…
