— Да стоял я, вон там, — принялся оправдываться один из филёров. — Как услышал, что Евстратьпалыч кричит, — побежал. Думал, выручать надо…
— Где наши-то? — изумлённо вертел головой старший. — Мандрыкин, Лепиньш, Саплюкин, Кутько и этот, как его, ушастый. Вдогонку что ль припустили, в окно? Так свистели бы…
Эраст Петрович приступил к более внимательному осмотру квартиры. В комнате, что находилась слева от прихожей, обнаружил на ковре несколько капель крови. Потрогал — свежая.
Повёл взглядом вокруг, уверенно направился к серванту, распахнул приоткрытую дверцу.
Там, зажатый в столярных тисках, торчал небольшой арбалет. Разряженный.
— Так-так, знакомые фокусы, — пробормотал инженер и стал прощупывать пол в том месте, где кровь. — Ага, вот и п-пружина. Под паркетиной спрятал… Где же тело?
Повернул полову вправо, влево. Направился к зеркалу, висевшему на противоположной от окна стене. Пощупал раму, не нашёл механизма и просто двинул кулаком по блестящей поверхности.
Филёры, тупо наблюдавшие за действиями «Чернобурого», ахнули — зеркало со звоном провалилось в чёрную нишу.
— Вот она где, — удовлетворённо промурлыкал инженер, щёлкнув кнопкой.
В обоях открылась дверца.
За фальшивым зеркалом оказался чуланчик. С другой стороны в нем имелось окошко, откуда отлично просматривалось соседнее помещение, спальня. Половину тайника занимал фотографический аппарат на треноге, но не он заинтересовал Фандорина.
— Говорите, ушастый? — спросил инженер, нагибаясь и рассматривая что-то на полу. — Не этот?
Выволок под мышки безжизненное тело с торчащей из груди стрелой, короткой и толстой.
Филёры сгрудились над мёртвым товарищем, а инженер уже спешил в комнату напротив.
— Тот же фокус, — объявил он старшему из агентов, когда тот вошёл следом. — Тайная пружина под паркетом. В шкафу спрятан арбалет. Смерть мгновенная, острие смазано ядом. А труп вон там. — Он показал на зеркало. — Можете убедиться.
Но в этом тайнике, точь-в- точь похожем на предыдущий, тел оказалось целых три.
— Лепиньш, — вздохнул филёр, вытаскивая верхнего. — Саплюкин. А внизу Кутько…
Пятый труп нашёлся в спальне, в щели за платяным шкафом.
— Не знаю, как ему удалось расправиться с ними поодиночке… Скорее всего, дело было так, — принялся восстанавливать картину Фандорин. — Те, что вошли в боковые комнаты, погибли первыми, от стрел, и были спрятаны в з-зазеркалье. Этот, в спальне, убит голой рукой — во всяком случае, видимых повреждений нет. У Саплюкина и этого, как его, Лепиньша, переломлены шейные позвонки. Судя по разинутому рту Лепиньша, он успел увидеть убийцу. Но не более… Акробат умертвил этих двоих в прихожей и оттащил в правую комнату, бросил поверх Кутько. Я одного не пойму: как это Мыльников уцелел? Должно быть, развеселил японца своими воплями «банзай!»… Ну всё, довольно лирики. Главное дело у нас впереди. Вы, — ткнул он пальцем в одного из филёров, — берите своего скорбного разумом начальника и везите его на Канатчикову дачу. А вы двое — со мной.
— Куда, господин Фандорин? — спросил тот, что постарше.
— На Москву-реку. Черт, уже половина первого, а нам ещё искать иголку в стоге сена!
Поди-ка отыщи на Москве-реке неведомо какой склад. Грузового порта в Первопрестольной не имеется, товарные пристани начинаются от Краснохолмского моста и тянутся с перерывами вниз по течению на несколько вёрст, до самого Кожухова.
Начали прямо от Таганки, с пристани «Общества пароходства и торговли Волжского бассейна». Потом был дебаркадер «Торгового дома братьев Каменских», склады нижегородской пароходной компании г-жи Кашиной, пакгаузы Москворецкого товарищества и прочая, и прочая.
Искали так: ехали вдоль берега на извозчике, вглядываясь в темноту и прислушиваясь — не донесётся ли шум. Кто станет работать в этот глухой час кроме людей, которым есть что скрывать?
Временами спускались к реке, слушали воду — большинство причалов располагалось на левом берегу, но изредка попадались и на правом.
Возвращались к коляске, ехали дальше.
С каждой минутой Эраст Петрович делался все мрачнее.
Поиски затягивались — брегет в кармане звякнул дважды. Словно в ответ пробили два раза часы на колокольне Новоспасского монастыря, и мысли инженера повернули в сторону божественности.
Самодержавная монархия может держаться лишь на вере народа в её мистическое, сверхъестественное происхождение, думал хмурый Фандорин. Если эта вера подорвана, с Россией будет, как с Мыльниковым. Народ наблюдает за ходом этой несчастной войны и с каждым днём убеждается, что японский бог то ли сильнее русского, то ли любит своего помазанника больше, чем Наш любит царя Николая. Конституция — вот единственное спасение, размышлял инженер, несмотря на зрелый возраст всё ещё не изживший склонности к идеализму. Монархии нужно перенести точку опоры с религиозности на разум. Чтоб народ исполнял волю власти не из богобоязненности, а потому что с этой волей согласен. Но если сейчас начнётся вооружённый бунт, всему конец. И уж неважно, сумеет монархия залить восстание кровью или не сумеет. Джинн вырвется из бутылки, и трон всё равно рухнет — не сейчас, так через несколько лет, при следующем сотрясении…
В темноте тускло заблестели пузатые железные цистерны — нефтяные резервуары общества «Нобель». В этом месте река делала изгиб.
Эраст Петрович тронул возницу за плечо, чтоб остановился. Прислушался — издалека, от воды, отчётливо донеслось мерное, механическое покряхтывание.
— За мной, — махнул инженер филёрам.
Рысцой пробежали через рощицу. Ветерок донёс запах мазута — где-то близко, за деревьями, было Постылое озеро.
— Есть! — выдохнул старший агент (его фамилия была Смуров). — Вроде они!
Внизу, под невысоким спуском, темнел длинный причал, у которого было пришвартовано несколько барж, причём одна, самая маленькая, сцеплена с крутобоким буксирчиком на парах. Это её попыхивание уловил слух Фандорина.
Из склада, вплотную примыкающего к пристани, выбежали двое грузчиков, неся ящик, скрылись в трюме маленькой баржи. За ними появился ещё один, с чем-то квадратным на плечах — и по сходням взбежал туда же.
— Да, это они, — улыбнулся Фандорин, вмиг забывший о своих апокалиптических видениях. — Торопятся, с-санкюлоты.
— Кто? — заинтересовался непонятным словом второй филёр, Крошкин.
Более начитанный Смуров, пояснил:
— Это были такие боевики, навроде эсэров. Про французскую революцию слыхал? Нет? А про Наполеона? И на том спасибо.
Из склада выбежал ещё грузчик, потом сразу трое проволокли что-то очень тяжёлое. В углу причала вспыхнул огонёк спички, через секунду-другую сжавшийся до красной точки. Там стояли ещё двое.
Улыбка на лице инженера сменилась озабоченностью.
— Что-то многовато их… — Эраст Петрович осмотрелся вокруг — Это что там темнеет? Мост?
— Так точно. Железнодорожный. Строящейся окружной дороги.
— Отлично! Крошкин, вон в той стороне, за Постылым озером, станция Кожухово. Берите извозчика, и скорей туда. На станции должен быть телефон. Звоните подполковнику Данилову, номер 77-235. Не будет подполковника — говорите с дежурным офицером. Обрисуете с-ситуацию. Пусть сажает на дрезины караул, дежурных — всех, кого сможет собрать. И сюда. Всё, бегите. Только револьвер отдайте. И запас патронов, если есть. Вам ни к чему, а нам может п-приподиться.
Филёр сломя голову бросился назад к пролётке.
— Ну-ка, Смуров, подберёмся ближе. Вон превосходный штабель из рельсов.
Пока Дрозд прикуривал, Рыбников взглянул на часы.
— Без четверти три. Скоро рассвет.
— Ничего, успеем. Основную часть погрузили, — кивнул эсэр на большую баржу. — Осталась только сормовская. Ерунда, пятая часть груза. Поживей, товарищи, поживей! — подбодрил он грузчиков.
Товарищи-то товарищи, но сам ящиков не таскаешь, мимоходом подумал Василий Александрович, прикидывая, когда лучше завести разговор о главном — о сроках восстания.
Дрозд не спеша двинулся в сторону склада. Рыбников за ним.
— А московскую когда? — спросил он про главную баржу.
— Завтра речники перегонят в Фили. Оттуда ещё куда-нибудь. Так и будем перемещать с места на место, чтоб глаза не мозолила. Ну, а маленькая прямо сейчас пойдёт в Сормово, вниз по Москве-реке, потом по Оке.
Ящиков на складе уже почти не осталось, лишь плоские коробки с проводами и дистанционными механизмами.
— Как по-вашему «мерси»? — ухмыльнулся Дрозд.
— Аригато.
— Ну, стало быть, пролетарское аригато вам, господин самурай. Вы своё дело сделали, теперь обойдёмся без вас.
Рыбников веско заговорил о самом важном:
— Итак. Забастовка должна начаться не позднее, чем через три недели. Восстание — самое позднее через полтора месяца…
— Не командуйте, маршал Ояма. Как-нибудь без вас сообразим, — перебил эсэр. — По вашим нотам играть не станем. Думаю, ударим осенью. — Он осклабился. — До тех пор пощипите с Николашки ещё пуха-перьев. Пускай он перед народом совсем голеньким предстанет. Вот тогда и вмажем.
Василий Александрович ответил на улыбку улыбкой. Дрозд даже не догадывался, что в эту секунду его жизнь, как и жизнь его восьми товарищей, висела на волоске.
— Право, нехорошо. Мы же договорились, — укоризненно развёл руками Рыбников.
Глаза революционного вождя вспыхнули озорными искорками.
— Держать слово, данное представителю империалистической
