– Горим! Господа, пожар! – закричал Лев Сократович.
Это поджог, понял Фандорин, уловив едва ощутимый запах керосина. Иначе не занялось бы так сразу, да ещё с двух концов. Он кинулся в тёмные сени, пытаясь определить, где дверь. Так и есть – подпёрта снаружи!
– Маса, сюда! – крикнул Эраст Петрович.
Сзади началась паника. Все метались, орали, Кохановский истерично призывал к спокойствию. Зазвенело разбитое стекло – это кто-то пробовал вылезти в окошко, да где уж: окна были по-северному узки, чтоб попусту не уходило тепло.
– Господа, вы мешаете!
Нужно было место для разбега – иначе дверь не высадить.
Японец, не церемонясь, вышвырнул из сеней назад в горницу жаждущих спасения. Урядник, пользуясь тем, что в темноте все равны, раздавал тычки направо и налево. Пространство освободилось.
Сконцентрировав внутреннюю энергию
То ли запас
– Господа, теперь наружу! – крикнул Эраст Петрович.
Второй раз повторять не пришлось. В минуту все вывалились из дверного проёма на снег – одни раздетые, другие разутые, но, слава Богу, все были живы и целы.
И вовремя!
По бревенчатым стенам избы проворно поднималось пламя, раздуваемое вьюгой. Вот уж и крыша занялась, вниз полетела горящая щепа.
– Подожгли, – жарко зашептал в ухо Эрасту Петровичу урядник. – Ишь, полыхает! Ну, раскольнички! Всех надумали порешить, разом!
Отодвинув полицейского, чтоб не мешал, Фандорин присел на корточки и поднял палку, которой злоумышленник или злоумышленники подпёрли дверь. Палка была хлипковата, такую можно выбить и не концентрируя энергию
– Держите её, держите! – закричали вдруг все разом. Девчонка-поводырка, голоногая и простоволосая, в одной холщовой рубашонке с плачем попыталась кинуться обратно в дом.
– Матушка! Матушка тама! – отчаянно голосила она, извиваясь в руках мужчин. – Подлая я! Кинула её, напужалась!
И действительно, Кириллы среди спасшихся не было. В панике и суматохе про сказительницу забыли.
– Куды ты полезешь? Вишь, занялось! – урезонивал Полкашу урядник.
В самом деле, крыльцо уже пылало, в избу было не проникнуть.
Быстро двигаясь вдоль стены, Фандорин заглядывал в окна.
В нижней горнице Кириллы не было. В средней тоже.
Вон она!
В красном углу, меж столом и стенным иконостасом металась странница. Теперь, когда горели разом все стены, внутренность дома была ярко освещена.
Кирилла, беспомощно взмахивавшая широкими рукавами рясы, была похожа на подраненную чёрную лебедь. Её задранное кверху лицо будто застыло, только губы беспрерывно что-то шептали – должно быть, молитву.
– Повязку, повязку сними! – заорал Крыжов. – И беги в сени! Может, поспеешь!
Но она словно не слышала.
– Матушка, прости-и-и-и! – захлёбываясь рыданиями, верещала Полкаша.
С противоположной стороны от жара лопнуло стекло, на пол посыпались искры, и сразу задымил тканый половик.
– Забудь про зарок! Сгоришь! – крикнул Евпатьев и простонал. – Нет, не снимет. Воды сюда! Топор! Раму рубите!
Какая вода, какой топор – огонь уже полз по внутренней стене, подбирался к иконам. Треснула лампада, полыхнуло разлившееся масло.
К дому со всех сторон бежали крестьяне, кто с ведром, кто с багром. В тулупе поверх исподнего ковылял старшина.
– П-позвольте-ка.
Эраст Петрович сдёрнул со старика тулуп, накрылся им с головой.
Главное – задержать дыхание, не вдыхать дым, приказал он себе и бросился назад, к крыльцу.
–
Японец понял. Вырвал у одного из мужиков ведро, плеснул на овчину ледяной водой.
