Прошелестев рясой, обошёл вокруг стола, наклонился к главному книжнику, зашептал ему что-то. Трое прочих стариков придвинулись ближе.
У старейшины голова затряслась ещё сильней, на лице появилась брезгливая гримаса, но благочинного он слушал внимательно. Несколько раз, не расслышав, переспросил:
– А?
Тогда поп слегка повышал голос. Чуткий слух Фандорина разобрал эти несколько слов, произнесённых громче остальных.
Сначала отец Викентий сказал: «Предписание от архиерея». Потом: «По домам с иконою». И ещё: «Так договоримся или нет?».
Дослушав священника, деды о чём-то пошушукались между собой. Старейший взял клочок бумаги, что- то на нём написал, показал благочинному. Тот с возмущённым видом воздел очи к потолку.
Книжники снова зашушукались.
У Эраста Петровича и зрение было отменное, не только слух. Сделав шаг вперёд и прищурившись, Фандорин разглядел, что на клочке написана какая-то буква, а над нею закорючка. Кажется, так в старославянском письме обозначаются цифры.
А ещё внимание Эраста Петровича вдруг привлёк дьякон. Варнава тоже неотрывно смотрел на своего начальника, но, в отличие от остальных, следивших за странными переговорами с любопытством, имел вид сконфуженный и несчастный. Лицо вытянутое, красное, глаза опущены.
Фандорин взял дьякона за рукав, потихоньку отвёл в сторону:
– Из-за чего т-торг?
– Вот и вы догадались, – вздохнул Варнава. – Очень уж отец благочинный алчен. Стыд какой. Я-то, когда он меня удостоил с собою в пастырскую поездку взять, сначала обрадовался. Такая для меня честь. А потом понял – дурачком меня считает, не опасается, оттого и избрал. Он ведь что по благочинию ездит-то? Должен еретиков в истинное православие обращать, молельни ихние закрывать, супругов перевенчивать. А раскольникам это хуже каторги. Поговорит со старостой либо со стариками, пригрозит, а после за мзду отступается. Нехорошо это…
– Смотря для кого, – оглянулся Эраст Петрович на оборотистого попа.
А дьякон от этих слов вдруг весь просветлел:
– Вот и я так же думаю. В соседнем округе, где раскольники-поповцы проживают, благочинный, подношений не берет, неподкупен и ревностен. Что людей-то притесняет! Скольких до тюрьмы довёл! Думается мне, что отец Викентий много человечнее, ибо стяжательство – грех меньший, нежели жестокосердие.
Негоции между тем закончились, и похоже, к взаимному удовлетворению сторон.
– Так я после зайду, к каждому, – громко сказал благочинный и осенил дедов троеперстным знамением.
Книжники, как один, сплюнули через левое плечо, но священника это не обидело.
С довольным видом он подошёл к Кохановскому:
– Вот ваши товарищи не желали меня с собою брать, а видите, какая от меня польза. Договорился, что пройду с наставительной беседою по домам, потолкую с сими старцами наедине, с проникновением. А заодно, – он подмигнул, – расспрошу про семью. Кого как звать да сколько лет. Всё запишу и после вам передам.
Алоизий Степанович кисло поблагодарил.
– Ну, а ты, черница убогая, какого состояния будешь? – обратился тряский старейшина к Кирилле. – Пошто с нечистыми якшаешься?
Странница встала, опершись на посох. Степенно поклонилась:
– Чистый от нечистых не замарается, нечистый от чистых не обелится. По зароку я, батюшка. С затворенными очами землю обхожу, ради души спасения. Поводырка со мной. Кормлюсь подаянием, сказания старинные сказываю. Зимой без глаз трудно, вот и пристала к добрым людям.
– Куда тебе сказания сказывать? – скривился книжник. – Бабьи сказки, поди, брешешь, да побасёнки.
– Все жития знаю, святые речения, – возразила сказительница.
– А это всего хуже. Лучше пустые сказки балаболить, чем священные книги перевирать. От вас, побирух, древней благости одно нарушение!
Кирилла отставила посох, вновь смиренно поклонилась:
– Ни словечком не кривлю, всё, как в старинных книгах прописано, сказываю. Проверь, батюшка, сам увидишь.
Книжники зашевелились. Впервые разверз уста кто-то кроме старейшины – востроносый дед, взглядом немного поживей остальных.
– «Рукописи о древних отцех» знаешь? – спросил он тенорком.
– Знаю, батюшка.
– Нет, пущай из «Златоструя» зачтёт! – предложил третий, маленький и кривоплечий.
– Легко больно! Кто ж «Жлатоштруя» не жнает? – подключился четвёртый, вовсе беззубый.
Похоже, Кирилла нашла единственный возможный способ расшевелить книжных червей.
