– Сударыня, нам очень жаль, что мы вторгаемся в ваш дом. Но мисс Палмер проделала длинный путь, устала и промокла. Не позволите ли вы ей хоть немного передохнуть, прежде чем мы уйдём?
То ли энергия «ки» сделала своё дело, то ли хозяйка была менее свирепа, чем казалось на первый взгляд, а может быть, имелась ещё какая-то причина, но мисс Флейм, тоже не сводя глаз с Эраста Петровича, вдруг сказала:
– Ладно. Можете подняться на минутку. Стаканчик грога налью, но на большее не рассчитывайте.
И, грохоча по ступенькам, пошла вверх первой.
Подъем мисс Палмер занял значительно больше времени. Не исключено, что старая леди нарочно изображала немощность.
– Как мудро я поступила, взяв вас с собой, – шепнула она. – Женщины этого типа всегда неравнодушны к брюнетам с синими глазами.
Вскарабкавшись, они оказались в маленькой гостиной. Самой мисс Флейм там не застали – очевидно, отправилась за грогом, и посетителям хватило времени оглядеться. Вся комната была увешана старыми афишами и плакатами, изображавшими мисс Флейм в разных видах: скачущей на лошади, идущей по канату, засовывающей голову в львиную пасть и даже вылетающей из пушки. Висел там и довольно скверный, но очень яркий портрет маслом – не столько в фрагонаровой, сколько в рубенсовской манере. Во всяком случае, мисс Флейм была изображена на нём в позе (и наряде) Вирсавии. Пышность её форм, пускай даже отчасти преувеличенная художником, воистину потрясала.
– Вот какою она была, роковая любовь бедного Джеффри, – заметила мисс Палмер, рассматривая полотно. – Что ж, она изменилась. Теперь её с полным основанием можно назвать его
По-английски каламбур – old Flame[10] – звучал забавно, и Фандорин улыбнулся.
Вернулась хозяйка. Она не только принесла кувшин с грогом и три стаканчика, но успела переодеться – вот что значит привычка к молниеносным сценическим сменам наряда. Теперь на ней была просторная накидка, вся прошитая золотыми нитями, а голову украшал переливчатый шёлковый тюрбан.
– «Молли Флейм» – это актёрский псевдоним? – спросил Эраст Петрович, действуя согласно старинному правилу ведения расследовательной беседы: для начала спроси то, о чём объекту самому интересно говорить. – Звучит к-красиво.
– Сама придумала, – похвасталась хозяйка, залпом осушив стакан, и немедленно налила себе снова. – Семнадцать лет это имя гремело по всему юго-западу, от Глостера до Уэймута и от Фалмута до Солсбери! Если б меня не покусал лев в шестьдесят девятом… На одних фокусах далеко не уедешь.
– Как это – «покусал»?! – ужаснулся Фандорин. – Боже!
Она подошла к одному из плакатов, ткнула пальцем в нарисованного льва.
– Вот он. Его звали Чака. Зубищи что ножи у мясника. Вообще-то я сама виновата. Забыла вынуть заколку из волос. Ну, он и укололся. Еле башку из пасти выдрала. Глядите.
Отставная циркачка опустила голову, сдвинула тюрбан. Сзади на шее и затылке у ней виднелись длинные бороздообразные шрамы.
Тут Эраст Петрович присвистнул, мисс Палмер поохала, и дальше беседа заскользила как по маслу.
Через какой-нибудь час-полтора рассказов о былой славе, на третьем кувшине грога, дошло и до истории лорда Беркли – по всей видимости, самого яркого эпизода в карьере укротительницы львов и сердец. Перечислив все безумства, которые совершил ради неё влюблённый граф, мисс Флейм, наконец, добралась до того рокового дня, когда его сиятельство пал у её порога, сражённый кровоизлиянием в мозг.
– …Но под конец Джефф совсем спятил. Стал такие штуки выкидывать! Приходит однажды, глаза горят. «Любишь ли ты меня по гроб жизни?». Отвечаю: «Само собой», а что ещё скажешь, когда у него губы трясутся и глаза на мокром месте? «Я всё продумал. Нас вовек никто не разлучит. Будем лежать бок о бок, как Ромео и Джульетта». И давай плести что-то про завещание, про Млечный Путь. Короче, бредит. Как выхватит пистолет! Честное слово! У меня поджилки затряслись. Не бойся, говорит. Я, мол, знаю, что женщины боятся выстрелов. Пистолет – это для меня, а тебе я приготовил яд, и вправду суёт какую-то склянку. Хорошо, я не растерялась, я всегда была девочка смышлёная. С сумасшедшим спорить – себе дороже. «Ладно, я выпью. Но тебе стреляться ни в коем случае нельзя. Завещание самоубийц юридически недействительно». Это мне один приятель рассказал, барристер, давно ещё, ну я и вспомнила. Схватила у него яд, налила в стакан, рраз – выпила, и хрясть пузырьком об камин, только стекла полетели.
– Как «выпили»? – схватилась за сердце мисс Палмер.
– Вот так, – показала циркачка.
Взяла из буфета стакан, налила грогу, опрокинула в себя, а потом продемонстрировла, что весь напиток вылился в прозрачную стеклянную трубку, приделанную сбоку и ловко спрятанную в рукав.
– Простейший фокус. Я с такими начинала выступать, ещё пятнадцатилетней дурочкой. В общем, выпила, сама вся зашаталась, на глазах слезы. У меня знаете какой актёрский талант был? Сама Сара Бернар один раз в Бате была на представлении – стоя аплодировала. Честное слово! Это когда я в аттракционе «Звезда сераля» выступала…
– Так что лорд Беркли? – мягко вернула её к нити повествования мисс Палмер.
– Когда я ему сказала, ужасно трогательно: «Иди, любимый! Живи! Я буду ждать тебя, теперь уж никуда не денусь!» – старый идиот тоже зарыдал. Крикнул: «Тебе не придётся ждать долго!» и выбежал вон, даже не поглядел, как я умирать буду, хотя я умела это делать по первому разряду – прямо заглядение. Хотите, покажу?
Эраст Петрович попросил:
– Чуть п-позже. Но скажите, на что вы рассчитывали? Не боялись, что он вернётся?
– Конечно, боялась. Но я уже решила: хорошенького понемножку, сматываю удочки. Только меня в вашем Бате и видели! Хотела уехать в Глазго, мне давно там предлагали ангажемент. Только Джефф, несчастный дурень, недалеко ушёл. Спустился на улицу, да и рухнул. Кондрашка его хватил. Вот ведь не
