Помнится, шансонетка показалась ему не только безвкусной, но и глупой: жемчужины не бывают красными, да и водятся, как известно, на дне моря, а не в прериях. Однако знакомство с Эшлин Каллиган заставило Эраста Петровича переменить суждение.
– Я сам хотел просить вас об этом, – поклонился он. – П-почту за честь и удовольствие.
Барышня взвизгнула от восторга.
– Правда, можно? Эй, парень! – немедленно махнула она кучеру. – Привяжи моих лошадок сзади. Они смирные, побегут, как цыпочки… Ну что же вы, мистер Фэндорин! Дайте руку!
На локоть Эраста Петровича она опёрлась только для виду, потому что отлично могла подняться на ступеньку и без мужской помощи. Немножко растянула прикосновение (тоже безо всякой нужды), слегка пожала предплечье, словно проверяя крепость мышц. Занесла ножку, край юбки подняла так высоко, что Фандорин моргнул. Ангельски улыбнулась ему глаза в глаза.
И лишь после всех этих виртуозно исполненных манёвров легко впорхнула в растворённую дверцу.
Прямо перед носом у Эраста Петровича качнулся круглый, эффектно обтянутый зелёным шёлком деррьер, и изнутри кареты донёсся восхищённый вопль:
– Уау! Прихожая с зеркалом!
Фандорин поднялся в экипаж.
Действительно, сразу над лесенкой располагалась обитая муаровой тканью каморочка с большим зеркалом, в котором отразилось слегка покрасневшее лицо детектива. Эраст Петрович поправил правый ус, слегка отклонившийся от симметрии, и повернул на звонкий голос:
– Кровать! А какая мягкая!
Не может быть, подумал Фандорин, заглянул за портьеру и увидел, что в великолепном салоне имелся не только альковчик с самой настоящей кроватью, но стол со стульями, диван и даже маленькая плита с медной трубой!
Кучер щёлкнул кнутом, могучие першероны взяли с места, и фантастическая карета, слегка качнувшись, отправилась в путь. Под потолком бесшумно закрутились лопасти веера, который, как определил опытным взглядом Эраст Петрович, несомненно получал энергию от вращения колёс. Отличное инженерное решение!
Да уж, подобных экипажей Фандорину видеть ещё не доводилось.
Впрочем, подобных барышень тоже.
Мисс Каллиган не угомонилась, пока не сунула нос во все шкафчики и все дверцы. За одной из них обнаружился ватер-клозет, но это вызвало у жемчужины прерий не смущение, а лишь очередной взвизг восторга:
– Фарфоровый толчок! А куда девается дерьмо?
Слава Богу, ответ на этот вопрос Эшлин нашла сама – звук хлынувшей воды был заглушён новым «уау!» и рукоплесканием.
Это не барышня, решил Фандорин. Это степная дикарка или, выражаясь по-русски, простолюдинка. Просто в шёлковом платье и с золотыми часиками, но безо всякого воспитания и понятия о приличиях.
Он постарался припомнить всё, что Стар успел сообщить о семействе Каллиганов.
Старый Корк Каллиган начинал простым погонщиком, водившим стада из Техаса на север. Потом обзавёлся собственным ранчо. Нашёл золото в горной долине, выкупил её у индейцев и назвал Дрим-вэлли, то есть Долина Мечты. Однако месторождение быстро иссякло. Несколько лет спустя богатую жилу обнаружили неподалёку, в Чёрных Горах. Корк понял, что поставил не на ту лошадь, и потерял к Дрим- вэлли всякий интерес. С тех пор он верит только в «рогатое золото», которое сделало его богатейшим скототорговцем во всей округе. У старика три взрослых сына, и каждый при деле. Старший собирает коровьи гурты в Техасе; средний управляет бойней в Чикаго; младший строит консервный завод в Миннеаполисе. Каллиганы задумали прибрать к рукам всю мясопромышленную цепочку, от пастбища до магазинного прилавка.
Что ещё рассказывал полковник?
Для осуществления своего честолюбивого проекта Корк занял много денег в банке, очень нуждается в капитале, из-за чего, по мнению Стара, и требует за Дрим-вэлли такие несусветные деньги.
А про дочку Маврикий Христофорович не говорил ни слова – пока не увидел её перед отелем «Маджестик».
Мисс Каллиган болтала без умолку. Задавала вопросы, сама же на них отвечала, ничуть не смущалась немногословностью собеседника.
– А вы заика, да? Какая жалость! Такой импозантный мужчина! Это у вас с рождения? У нас один парень, Сэмми как его дальше, забыла, тоже стал заикой, когда его мустанг копытом ударил. И девчонка одна в пансионе. Ну это уж я виновата. Ночью завернулась в простыню, в кувшин медный завыла: у-у-у! Сюзи Шортфилд, жуткая дура, так перепугалась, что потом только бее-бее, а сказать ничего не может. Умора! Её старик хотел на моего папу в суд подавать. Мистер Фэндорин, вы в тюрьме когда-нибудь сидели?
Кто такая Эшлин Каллиган по нашим, русским понятиям, размышлял Фандорин, вежливо кивая. Дочь купца-скоробогатея, какого-нибудь сибирского мужика, наторговавшего на пушнине или китайском чае миллион. Чему-то где-то поучилась – немножко на фортепьянах, немножко по-французски, но дома все равно царят дикость и первобытные нравы. Из таких вот нуворишеских дочек получаются первоклассные авантюристки и разбивательницы сердец. Потому что психологических табу у них нет, деликатных манер тем паче, лишь острый инстинкт да жадность до новых впечатлений. Приедет этакая вот жемчужина завоёвывать Москву или Питер с мешком папашиных денег, и если хороша собой, то учинит вокруг себя вавилонское столпотворение.
В какие-нибудь полчаса мисс Эшлин успела поведать спутнику всю свою двадцатилетнюю жизнь: про лошадей и коров; про самое яркое воспоминание детства – набег индейцев-шошонов; про ужасный год в
