дорогая, я все сделаю, чтобы помочь тебе.
– Добрая моя Грейс! Ты всегда готова помогать другим. Помню, как ты еще девушкой однажды принесла мне все свои скудные сбережения в то ужасное утро, когда пришла телеграмма, что мама умирает, и я должна вернуться в город. И ты, моя славная, знала, что у меня совсем нет денег, и хотела меня финансировать. Да, это было почти десять лет назад! Но такие вещи не забываются. И твой папа, как он был добр и предупредителен к учительнице музыки, и как я бывала счастлива, когда приезжала к вам на летние каникулы!
– А какое это было счастье для меня, ведь ни за что ни про что я заполучила прекрасную учительницу и верного друга!
– Значит, кров и стол, постельное белье, пахнущее лавандой, сколько хочешь превосходных сливок, пони с тележкой, теннис, пикники, обеды у местного сквайра, веселые местные ярмарки – все это ничего не стоит? Нет, Грейс! Мы заключили взаимовыгодную сделку, а я еще имела удовольствие учить девушку с прекрасным меццо-сопрано… Ну, а ты, Грейс, – помолчав, спросила Сью несколько нерешительно. – Как ты провела зиму?
– Пять месяцев чтения, музыки и ничегонеделанья. Никогда еще мой райский уголок не был так прекрасен! И если бы не буря в январе, я бы и не знала, что стоит зима.
– И все это время ты провела в одиночестве? Никто тебя не навещал?
– Ни одна душа. Ты же знаешь, что я уезжаю на виллу отдохнуть – читать и думать. А когда устаю от собственных мыслей и от мыслей других людей – ведь иногда утомляют даже Браунинг и Шекспир, – тогда я сажусь за пианино, и нет для меня мыслителя глубже, чем Бетховен. Я нуждаюсь в отдыхе, потому что, когда в Лондоне начинается сезон, я не даю себе поблажки и танцую все танцы и участвую во всех котильонах три раза в неделю, бываю везде и всюду, во всех театрах, на всех выставках.
– Да, после трехлетнего траура ты стала жить бурной светской жизнью.
– Но после скачек наступает реакция. Месяц или около того я провожу в замке, надо показаться слугам и последить, чтобы садовники работали добросовестно, а когда наступает осень и опадают листья, бегу под сень невянущих серебристых олив. И полгода наслаждаюсь одиночеством. Если захочешь провести со мной следующую зиму, буду очень рада, потому что тебе тоже нравится такой образ жизни и это будет уединение вдвоем. Толпа хороша лишь в городе. Вот я и приехала в Лондон, чтобы пожить жизнью общества и развлечься.
Мисс Родни встала и надела плащ.
– А ты не хочешь остаться обедать? А потом я тебя с удобствами отправила бы в карете?
У мисс Родни был собственный домик напротив Риджентс-парк.
– Увы, дорогая, это невозможно, я должна быть на Кадогэн-сквер в половине восьмого, когда проходит омнибус на Айлингтон и Челси.
– Урок?
– Два урока, двум сестрам, и на двоих ни малейшего голоса. Но я заставлю их петь. Если у них есть хоть чуточку сообразительности, я сумею ее использовать. До свиданья, Грейс, пригласи меня обедать как- нибудь в другой раз, когда будешь одна.
– Приходи завтра или послезавтра. Я свободна, как ты понимаешь, давай повидаемся и как следует поболтаем, прежде чем я окунусь в суету.
– Значит, в пятницу, до свидания.
Они опять поцеловались. Леди Перивейл проводила подругу до двери гостиной и позвонила, но мисс Родни вдруг остановилась, и слезы покатились по ее щекам.
– Сью, что случилось? Я догадывалась, что не все в порядке. Если это денежные затруднения, то сию же минуту перестань плакать, дорогая, и беспокоиться, у меня столько денег, что я не знаю, куда их деть.
– Нет, нет, нет, это не из-за денег, – всхлипнула Сью, – и какая же я глупая, слабонервная дура…
Лакей отворил дверь и бесстрастно взглянул на взволнованных дам. Многолетнее созерцание домашних неурядиц сильных мира сего научило его с полнейшим хладнокровием относиться к волнениям чувств.
– Да, это действительно глупо, Сью, что ты не хочешь довериться старому другу, – продолжала Грейс, усаживая подругу, садясь рядом и ласково приказывая: – А теперь, Сью, дорогая, расскажи обо всем. Ты же знаешь, какие бы ни были у тебя неприятности, ты всегда найдешь у меня сочувствие. Ну, говори, что произошло?
– О, Грейси, Грейси, девочка моя дорогая, это не у меня неприятности, а у тебя…
– У меня?
– Да, милая. Я хотела промолчать. В таком деликатном деле, наверное, так и следует, я не хотела вмешиваться, хотела, чтобы ты сама обо всем узнала…
– Узнала? О чем?
– О скандалезных слухах, Грейс, касательно тебя.
– Но какие же скандалезные слухи могут быть на мой счет? Я никогда в жизни не сделала ничего такого, что подало бы хоть малейший повод для злословия самому недоброжелательному человеку!
Негодующий взгляд, искренний, выразительный голос явно свидетельствовали о том, что Грейс говорит правду.
– Я знала, Грейси, что это подлая ложь, трусливая месть чистой женщине с незапятнанной репутацией!
– Но, Сью, скажи, пожалуйста, в чем дело? И кто обо мне сплетничает?
– Бог знает, как и с чего все началось. Мне рассказала герцогиня. Во время ланча я заговорила о тебе, сказала, какой прекрасный у тебя голос и как ты любишь музыку. Она все недовольно кивала париком и
