– Больше никто не знает, что такое можно проделать? Ян? Шукальский тяжело опустился на стул и положил руки на стол.
– Нет. Больше никто не знает, что такое можно проделать. Если только случайно такое же открытие не было сделано еще где-нибудь, в чем я сомневаюсь. Но вы забыли об одной вещи.
Мария сидела напротив него, сцепив пальцы рук.
– Какой?
– Подобное никогда не испытывалось на человеке. Все мои результаты основаны на лабораторном изучении животных.
– У вас есть повод думать, что на людях могут получиться другие результаты?
– Нет. Я почти уверен, что реакция антигена-антитела получится та же самая. Я просто не считал нужным проводить испытание на людях после того, как анализы показали, что мне не удалось найти искомую вакцину.
– Ян, думаю, вам следует попробовать.
Он провел руками по лицу.
– Боже, какая хорошая идея. Мария, вы меня уже соблазнили.
– Тогда возьмитесь за нее. В этом наша единственная надежда, если вакцина из протеуса даст ложный положительный результат, как вы говорите.
– Она точно даст такой результат. Если честно, – он хитро улыбнулся, – в то время, помнится, я очень расстроился, что получился ложный положительный результат.
– Когда вернется этот солдат?
– Завтра утром.
Мария кивнула, теперь явно успокоившись. Сейчас надо было подумать о других вещах.
– Ян, этому солдату можно доверять? Откуда вы знаете, что он не шпион, посланный специально, чтобы у Дитера Шмидта возник повод уничтожить нас?
– Знаете, я то же самое говорил отцу Вайде, когда он мне впервые рассказал об этом мальчике. Но если бы вы посмотрели на него, Мария, и услышали, как он рассказывает о том, что видел… – Ян встал со стула, подошел к камину и прислонился к нему. – В любом случае следует попытаться. Конечно, есть все основания надеяться, что это получится. Только…
– Что?
– Мне будет нелегко снова отделить нужную бактерию. Я потерял все образцы, когда нацисты два года назад разграбили больницу. Они разбили все пробирки, в которых хранились образцы, чтобы не дать мне, как они выразились, отравить систему водоснабжения.
– Какой штамм протеуса это был?
– Х-19.
– Как вы отделите его?
– Как и прежде, культивируя его из урины человека, раньше переболевшего тифом. Протеус по не совсем понятным причинам живет в урине больных тифом, но не заражает этой болезнью. Так что наш план должен заключаться в том, чтобы ввести Кеплеру вакцину из протеуса, не заразив его тифом.
– У нас есть больной тифом на молочной ферме недалеко отсюда.
– Да, я знаю о нем. Сегодня мы пошлем кого-нибудь туда взять пробу урины этого человека. Если повезет, то в нем обнаружится протеус.
– Можно послать Лемана Брюкнера, в лаборатории сегодня мало работы. Он в этом не увидит ничего необычного. Все можно подать так, будто речь идет о рядовом анализе.
Шукальский кивнул.
– Раз вы этим занялись, попросите его взять также пробу крови. Нам лучше убедиться, что этот человек действительно болен тифом. Тем временем я подготовлю бульонную разводку и студень из водорослей, чтобы дать возможность этим культурам прорасти.
Она встала и сделала несколько шагов в сторону двери, но вдруг остановилась и, обернувшись, сказала:
– Ян, допустим, вы вспомните, как изготовили ту вакцину и мы введем ее Кеплеру.
– Да?
– А что если она не сработает?
Леман Брюкнер вернулся после полудня с пробами урины и крови пожилого работника молочной фермы и доложил, что старик серьезно болен.
– Сегодня вечером я схожу взглянуть на него, – сказал Шукальский, готовя пробы к обычному анализу. – Думаю, шансов у него мало. Тиф почти всегда на сто процентов смертелен для любого, кому перевалило за шестьдесят. Обязательно смените одежду и распорядитесь, чтобы ее тщательно продезинфицировали.
– Доктор, я об этом позабочусь, – ответил Брюкнер.
Брюкнер был худым молодым человеком с узким лицом и проницательными глазами. Он с презрением отнесся к поручению взять кровь и урину у польского крестьянина. Брюкнер родился в Польше, но его родители были чистокровными немцами, и он относил себя к высшему классу Зофии.
– Ах да, Леман, я займусь образцом мочи, а вы будьте любезны отправить эту кровь в варшавский центр
