и двери отрядных бараков заколочены горбылём, а флагшток на центральной линейке загнут в букву «Г», отчего похож на виселицу. Полный и окончательный аут. Как говорится, райком закрыт, все ушли на фондовую биржу. Только возле административного корпуса — о, чудо! — горел одинокий фонарь. Под фонарём, в круге тусклого света стоял тёмно-фиолетовый «лексус». Я не поверил своим глазам. Стянул очки, протёр глаза. Да, точно — «лексус».
Не знаю, что меня больше удивило — «лексус» посреди тайги или то обстоятельство, что силовой кабель не сдан на пункт приёма лома и запитан. Пожалуй, последнее больше.
— Стой, где стоишь, — приказал я Альбине и, оставив её на крыльце бывшей столовой под жестяным плакатом «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб — драгоценность, им не сори», пошёл в разведку.
— Иди, зверь, — кинула мне ведьма в спину. — Иди, но учти — я чую кровь.
Ломиться с парадного входа я не стал, решил посмотреть, что тут к чему, не обнаруживая себя. Осторожничал по двум причинам. Во-первых, «лексус» на территории заброшенного пионерского лагеря выглядел, по меньшей мере, дико. А во-вторых — напрягли последние слова ведьмы. Поэтому так.
Подошёл к зданию с тыла: обогнул деревянный клозет «для персонала» и прокрался вдоль забора. Всё пространство между забором и стеной корпуса заросло багульником, кусты были плотными, но я пробился. Свет горел только в одном из шести окон, туда и заглянул.
Штора за окном была сдвинута на одну сторону и не мешала видеть, что в разгромленном мародёрами кабинете то ли начальника лагеря, то ли старшего пионервожатого находятся четверо: три реальных пацана быковатого вида в чёрных кожанках и разбитная долговязая девица в белом джинсовом костюме.
Двое парней и девица сидели за столом и азартно резались в карты. Шестёрки, дамы и тузы так и летали с трёх сторон на бронированный чемоданчик, лежащий посреди стола. Помимо того на столе лежали стволы. Ровно три ствола. По одному на брата. С учётом того, конечно, что один брат был сестрой.
Ещё один чисто конкретный пацан, самый здоровый из всех, сидел на табурете почти у самого окна. Если бы не было между нами грязного стекла, составленного из двух половинок, я, пожалуй, смог бы дотянуться и отвесить фофан с прицепом по бритому, переходящему в толстые складки, затылку.
Сдвинувшись чуть в сторону и встав на выступ цоколя, я обнаружил, что здоровяк смотрит кино с экрана портативного DVD-проигрывателя. Фильм я узнал. Причём, сразу. У парня оказался неплохой вкус, смотрел он «Затойчи» Такеши Китано. Как раз шёл эпизод первой встречи ронина и Слепого Ичи. Это там, где они такие стоят в кабаке напротив друг друга и ронин говорит: «Я вижу, ты непрост», а Ичи отвечает: «И от тебя кровью пахнет». Правильный фильм. Я семь раз смотрел. Может быть, поэтому с теплотой подумал о культурно-эстетических предпочтениях этого неизвестного мне братка. Так прямо и подумал: «Зачёт». И решил, что смогу с ним договориться. Рыбак рыбака чует издалека и если что, завсегда поможет на червяка плюнуть. Даже если один рыбак робин гуд по жизни, а другой дракон по рождению — всё равно. Разве правильные мужчины обращают внимание на такие пустяки? Нет, конечно. Кто без недостатков?
Я уже собрался было заглянуть к господам бандитам на огонёк, но успел дойти только до угла здания. Меня остановил гул мотора. В этом нарастающем тарахтении, внезапно нарушившем ночную тишину, было что-то тревожное, что-то недоброе. Я замер и прислушался. Вскоре понял, что к лагерю на большой скорости несётся мотоцикл, и подумал, вторя Винни-Пуху: «Это жу-жу неспроста. Тут торопиться не стоит, тут надо поглядеть, что это за ночное party такое у чёрта на рогах. Чего доброго нарвёмся».
Как в воду глядел.
По центральной аллее к зданию лихо подкати два странноватого вида молодых паренька. Они были весьма экстравагантно одеты, точнее разодеты: «бермуды», гавайские рубахи и беспечные сланцы на босу ногу. Тот, который рулил, слушал музыку — провод от наушников уходил в задний карман его широких шорт. Судя по тому, что, выпрыгнув из седла, парень стал вытанцовывать нечто вроде румбы, музыка была заводной.
Его пассажир вёл себя сдержанней, ему было не до танцев. И действительно, какие могут быть танцы, когда ты при делах? А он был при делах. К правой руке его был пристёгнут наручниками пузатый кожаный саквояж, похожий на те, с какими ходили когда-то акушеры.
Не проронив ни слова, парни подошли к чужому «лексусу» и дружно отлили на бампер. Дружно и шумно. После чего решительно направились к крыльцу.
«Сейчас случится смертоубийство», — почему-то подумал я и вернулся на свой наблюдательный пункт.
Сначала всё шло чики-пики.
Гости вручили хозяевам саквояж, хозяева отдарились чемоданом. Здоровяк вытащил из саквояжа пакет с белым порошком, вскрыл упаковку ножом и попробовал. Видимо, порошок оказался достойного качества, во всяком случае, здоровяк одобрительно кивнул. Дескать, ништяк. Между тем один из гостей вытащил пачку денег из чемодана, с лихостью заправского кассира пролистнул банкноты и тоже остался доволен.
Засиживаться в гостях мотоциклисты не стали. Обменявшись с парнями крепкими рукопожатиями, а девушке по очереди поцеловав руку, откланялись и сразу вышли. Я уже начал думать, что голая, не поддержанная Силой, интуиция меня на это раз подвела.
Но нет.
Ровно через пять секунд мотоциклисты вернулись и прямо с порога начали расстреливать собравшихся вокруг стола партнёров по сделке. Оба стреляли с двух рук и уладили всё достаточно быстро. Выхватить пушку успел только здоровяк, но и его тут же завалили. Это последнее, что я увидел — одна пуля попала в стекло, на меня посыпались осколки, пришлось пригнуться.
И хотя я больше ничего не видел, зато прекрасно всё слышал. Один убийца сказал другому: «Торч подбери», а через секунду тот этому: «Валим». После чего хлопнула дверь.
Мои пули нагнали их, когда они подъезжали к воротам. Хватило трёх выстрелов. Сначала выбил из седла пассажира, потом прострелил шлем водителя, третьим выстрелом взорвал бензобак повалившегося набок мотоцикла. Двухколёсная железяка тут же занялась огнём.
— Зачем ты это сделал, зверь? — глухим и каким-то не своим голосом спросила подбежавшая Альбина.
— Дебета без кредита не бывает, — ответил я, посмотрев в глаза ведьмы. Там, в зрачках, яростно бились языки пламени.
— Всё баланс сводишь?
— Пытаюсь.
— Эти смерти Силы тебе не прибавят.
— Без разницы.
Альбина хотела мне что-то на это сказать, но я перебил:
— Их смерть — мистификация. Умирать там уже нечему.
— Сердца у тебя нет, — всё же ввернула ведьма.
Она была не права, сердце у меня есть, просто никогда не ношу его с собой. Если имеется в виду, конечно, настоящее драконье сердце, а не тот бесхитростный насос в моей груди, который бесперебойно качает чёрную кровь. Но спорить я с Альбиной не стал, сунул пистолет в кобуру и рванул к административному зданию.
Сначала осмотрел девушку. Никаких признаков жизни она уже не подавала. Пощупал для очистки совести артерию — глухо. Её партнёры по карточной игре также были мертвы: одному пуля попала между глаз, второму — в сердце. Дышал только здоровяк. И то через раз. Я разорвал на нём окровавленную рубашку, и убедился, что ловить тут нечего. Не жилец. Без вариантов. Три пули вошли в грудь и две в живот. Кровь хлестала из всех дыр и вместе с этой горячей алой жидкостью из парня быстро уходила жизнь. Именно — жизнь. Она самая. Какая-никакая, а всё-таки. Несуразная, шалопутная, исковерканная, но в которой, тем не менее, было место фильмам Такеши Китано, а значит, и надежде когда-нибудь выбраться на тот волшебный луг, где много света и одуванчиков.
Над левым соском умирающего парня чернела татуировка в виде дракона. Меня это почему-то не удивило, воспринял как должное. Нарисованный дракон походил на дракона с обложки альбома «Dragons Flight» гонконгской группы «Gene». Был таким же худым и изящный. Только не красным, а чёрным.
Тем временем, зрачки у парня стали закатываться, и он начал уходить. Я отвёл глаза, чтобы не
