Володя молчит. Он понимает, что тут действительно не все у него в порядке.
Мама сидит на крыльце. Ее легкие очень светлые волосы блестят на солнце и красиво вьются над белым выпуклым лбом. На ней ситцевое домашнее платье, коротенькое и узкое. В нем она похожа на девчонку.
Володя очень любит, когда мама, придя с работы, снимает свое служебное платье и надевает домашнее. Она сразу становится родней и ближе, и он уже не испытывает одиночества.
По правде говоря, ему очень надоело оставаться одному в большом пустом доме. Никто этого не хочет понять. А ведь именно одиночество и толкает его на самые отчаянные поступки.
Мама говорит:
— Ты пойми, нас в семье всего двое. И если мы не будем во всем поддерживать друг друга, то уж лучше и не жить. Ты должен подумать и обо мне. Вот теперь ты окончательно поправился. Ведь я не могу работать спокойно, если думаю, что ты путаешься под ногами у какого-то там слона, сбежавшего из цирка.
Да, вся Володина семья состоит из двух человек. Мама и он сам. Стоит одному уйти по делам, как сразу же наступает тяжелое одиночество. Раньше он как-то этого не замечал. Была школа, были друзья.
Сейчас школа не работает, друзья загорают на солнечном берегу Весняны — веселой таежной реки, жгут незабмваемые костры, поют песни и, может быть, втихомолку без него мечтают о полетах на Луну.
Стоило Володе оторваться от друзей — и вот он один. Мама права — он одичал и начал совершать такие нелепые поступки, на которые способен разве что первоклассник, и за которые потом приходится краснеть.
Плохо жить одному без друзей-приятелей.
И еще плохо, когда нет у человека старшего и самого главного друга — отца. И неизвестно, где он был раньше и где находится сейчас. Маму лучше и не спрашивать об этом. Ни за что не скажет. Но Володя давно догадывается кое о чем и втихомолку мечтает пуститься на поиски.
А мама сидит на крыльце и тихонько рассказывает про свое житье-бытье.
Три рассказа Володя любит больше всех. Первый рассказ про деда. Об этом мама рассказывала так:
— Взбегу я к нему на вершицу, а он сидит, тоненькой стамесочкой режет и улыбается в бороду. Я спрошу: «Чего ты смеешься?» А он: «Вот вырастешь большая, будет тебе в деле удача, тогда и поймешь, отчего человеку бывает весело».
Володя всегда спрашивает:
— А как он про себя говорил?
Он знает, как говорил дед, но он так любит эти слова, что всегда спрашивает, и едва мама начинает говорить, как он подхватывает, и они в два голоса повторяют:
— Я — сучок дубовый, от меня и топор отскакивает.
При этом они хлопают ладонями по своим коленям, чтобы крепче выходило.
В дедовой горенке под вершицей Володя еще ни разу не был. Когда он был еще очень мал, то полез в горенку, да свалился со ступенек. Тогда мама заперла горенку на замок, а лестницу загородила тяжелым ларем.
— Нечего туда лазить, — сказала она, — там у нас всякое старье свалено и мыши бегают.
Второй рассказ про войну. Сначала мама рассказывала, как она в госпиталь попала, показав при этом свой настойчивый характер, такой твердый, как сучок дубовый.
И на этом месте мама обычно обрывала свой рассказ:
— Ну а дальше ничего интересного нет. На фронт я, конечно, попала, только уж после, почти в конце войны. А там сразу и ранение получила. Вот и все мои подвиги.
И так всегда — на самом интересном месте замолчит. Володя уже знает: сколько ни проси, ничего больше не услышишь. Не любит она рассказывать о войне. Почему? — Неизвестно.
Наверное, оттого, что женщина… Был бы у Володи отец, вот он бы уж рассказал.
И тогда наступает время для самого главного рассказа. Про Снежкова. Был такой лейтенант Снежков, он лежал в госпитале и подружился с мамой. Он был художник, Мама все обещает показать портрет, который он нарисовал, да как-то все не может его найти. Там нарисована мама и написано: «Любимая сестра Валя». Это раненые так звали маму — любимая сестра. Они все любили маму, а Снежков любил больше всех и обещал приехать, как только кончится война.
Володя не первый раз слушает этот рассказ, но все равно он всегда спрашивает:
— Так и не приехал?
— Нет, — коротко вздыхает мама, — так и не приехал. Ну, неси воду.
— Так мы с тобой и живем вдвоем.
— Вот так и живем. Неси воду, мой ноги.
— А если бы приехал, то жил бы он с нами?
— Если бы кабы да во рту выросли грибы…
— Вот взял бы да вдруг и явился. Ты бы что?
— Тебе говорят: мой ноги. Пора спать.
Володя наливает в таз воды и, сидя на пороге, начинает нехотя мыть ноги.
— И тогда бы он сделался нашим папой, — тоненьким голосом произносит он, вздыхая и покачивая головой.
Но в то же время он осторожно наблюдает за матерью.
— Ты долго еще будешь болтать глупости! — вдруг закричала она, и лицо ее покраснело. — Живо в постель!
Бросив полотенце ему на колени, она ушла. Плакать. Володя знал, что она плачет, но не мог понять, почему ее так раздражает упоминание об отце. Стоит только сказать это слово — и пожалуйста…
И он знал, заранее знал, к чему приведут его расспросы, но он все равно каждый раз снова заводил один и тот же разговор, надеясь, что мать вдруг да проговорится и он узнает все.
То и дело вздыхая, он окунул в таз ноги, кое-как вытер их полотенцем и тоже пошел домой. По темной прихожей ходила Елена Карповна, размахивала горящей папиросой, что-то говорила Ваонычу, который стоял на пороге своей комнаты и молчал. Володя вздохнул и сказал:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил Ваоныч.
Елена Карповна ничего не сказала. Мама сидела в проходной комнате. Просто так, сидела и ничего не делала. Смотрела на скатерть. Проходя мимо, Володя издал особенно затяжной вздох и покосился на мать: зря старался — не заметила. Ну и пусть, переживем-перетерпим…
Но в своей постели он долго вздыхал и вертелся, хотя больше уже не надеялся, что мама услышит и придет к нему. Она услыхала.
— Ну, хватит тебе вздыхать-то, — чужим голосом сказала она, — спи.
Он только собрался вздохнуть особенно потрясающе и даже набрал побольше воздуха, как вдруг распахнулась дверь и в комнату, покачиваясь, вошел слон. Около него оказалась мама и недовольно сказала:
— Ну вот, только этого нам еще и не хватало!
Но слон даже и не посмотрел на нее. Он сказал, обращаясь к Володе:
— А я знаю, где твой папа. Он на Луне, и мне известна дорога к нему.
И вот они пошли… поплыли… полетели… Слон, а на нем Володя. Он думает, что это, наверное, очень смешно — слон летит по воздуху, как воздушный шар. Но смеяться нельзя, сердце замирает от страха и, главное, он никак не может сообразить — сон это или не сон…
СПОР