По золотому стволу снизу вверх пробежала пестрая птица. Володя не знал, какая это птица, а она сама подсказала: остановилась и длинным клювом начала долбить кору. Дятел! Сразу видно.
А вот белку он узнал. Она сидела на еловой ветке, с любопытством посматривая на Володю блестящими черными глазками. Подбежала собака и сейчас же облаяла ее. Белка ничуть не испугалась, она быстро протрещала что-то, наверное, очень обидное для собаки, потому что та сразу притихла и уткнулась мордой в мох.
Но тут Володя заметил, что приближается вечер, и забеспокоился. Он не знал, как зовут собаку, Конников никак ее не назвал, поэтому пришлось придумать ей кличку. Она белая, значит, Белка.
— Белка! Белка! — позвал он, и собака сразу же подбежала к нему.
Взяв ее за ошейник Володя сказал:
— Ищи.
Белка посмотрела на него и повиляла хвостом. Ничего он от нее больше не добился. Тогда Володя испугался. В тайге стояла тишина, только бодро посвистывала какая-то, должно быть, маленькая неугомонная птичка. И сколько ни слушай — ничего больше не услышишь. Даже деревья не шумят.
Не выпуская ошейника, Володя пошел куда глаза глядят. Шел он не очень долго, пока не почувствовал запаха дыма. Он только никак не мог сообразить, с какой стороны он доносится. А тут Белка вдруг рванулась, залаяла и кинулась в чащу. От неожиданности Володя выпустил ошейник. Он побежал на лай и увидел, что ему надо было. Это было именно то, из-за чего он и пустился на поиски.
Дом, который он искал, стоял среди очень маленькой, круглой, как блин, золотой лужайки, и около дома сидел художник Снежков. Это был именно он, и никто иной. Володя притих, сжался и долго смотрел на Снежкова.
Тот, в красной клетчатой рубашке и меховом расшитом шелком жилете, сидел на низеньком складном стульчике. На коленях у него был этюдник. Художник писал сосны и бледное, чуть тронутое вечерней позолотой небо, просвечивающее сквозь стволы и кроны сосен. Неподалеку дымил костерок-дымарь, отгоняя комаров.
Белка, прыгая вокруг Снежкова, не лаяла, а только тыкалась носом в его спину, колени, бока и восторженно повизгивала, а Снежков отталкивал ее локтем и что-то негромко приговаривал. Сразу видно, что они давно знакомы.
Потом Белка кинулась к Володе и залаяла. Тогда Снежков увидел какого-то незнакомого мальчика и спросил:
— А ты откуда такой взялся?
Володя вышел на полянку, вытянулся и, прижимая руки к бокам, двинулся к Снежкову. Подошел и сказал:
— Я взялся из Нашего города.
— Из Нашего города? — художник поставил на траву свой этюдник. — Как ты сюда попал? С кем?
— Я приехал на плоту. С Конниковым. А мама после прилетела на вертолете.
— Ага… Ничего я не понимаю. Какая мама?
— Моя мама. Я из дома убежал, она меня искала, а я вас искал…
Выслушав все это, художник резко взмахнул рукой, словно отгоняя от себя комаров.
— Вот что: давай все сначала. Тебя как зовут?
Володя ответил. Снежков сразу притих.
— Вечканов? — шепотом повторил он. — Дальше можешь не объяснять.
И, обращаясь почему-то к собаке, он взял ее морду обеими руками и добавил:
— Вот какие у нас дела…
Потом, оттолкнув собаку, он подбежал к Володе.
— А почему Вечканов?
Приподняв плечи, Володя усмехнулся—почему? Как это взрослые иногда не понимают самых простых вещей.
— Такая фамилия, — объяснил он.
— Чья фамилия?
— Наша. Моя и мамина.
— Ага, — пробурчал Снежков и о чем-то задумался.
Потом он несмело глянул на Володю и осторожно спросил:
— А другой фамилии у вас не было?
— А зачем нам другая? — удивился Володя. Если у человека нет отца, то какая же у него может быть другая фамилия? Он хотел все это объяснить Снежкову, но тот уже и сам все понял.
— Значит, вы так и живете вдвоем с мамой? — спросил он.
— Так и живем.
Этот простой ответ особенно разволновал Снежкова. Он для чего-то застегнул на все пуговицы свою расшитую безрукавку и, снова растегивая ее, шепотом спросил:
— Скажи ты мне вот что… Этот у вас там такой с черными волосами…
Он так покрутил над своей головой растопыренными пальцами обеих рук, что Володя сразу понял, о ком идет речь.
— Ваоныч?
— Кто он?
— Он художник.
— Никогда не слыхал.
— Его фамилия Бортников.
— Бортников? Знаю. Он что у вас?
— Ничего. Просто в нашем доме у него мастерская. А живет он в другом месте. У своей жены, в норушке на горушке.
— А мама? Она где?
— На кордоне.
— Здесь, на кордоне?
— Да. Разговаривает с Конниковым…
Володя с готовностью отвечал на все вопросы. А как же иначе. Снежков должен все знать о нем, о маме, обо всем. Но вопросы налетали на Володю, как комары. Он еле успевал отбиваться от них. Наконец ему надоели и вопросы, и комары. Тогда он сам спросил, поглядывая на дом:
— Вы тут всегда живете?
Снежкова комары почему-то мало беспокоили. Он стоял перед Володей, засунув руки в карманы, и о чем-то думал.
— Нет, — ответил он, — не всегда. Я живу в Северном городе, а здесь работаю.
Тут он и сам, должно быть, заметил, что комары одолевают Володю. Он крикнул:
— Беги в дом, пока они тебя совсем не сожрали!
И, подхватив Володю, он побежал с ним к своей избушке.
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
Это была настоящая берлога бродяги, следопыта и художника. От бревенчатых стен шел знакомый запах смолы и сохнущего дерева. Точно так же пахло в спальне деда, где вырос Володя. И здесь было такое же огромное светлое окно. Из этого окна видны обрыв, сосны на обрыве, сквозь которые просвечивали небо, и река, и заречные высокие горы, и дремучая тайга.
На большом столе у окна в беспорядке свалены такие немыслимые ни в каком другом доме вещи, как охотничий нож с ручкой из оленьей ноги, чучело белки, не совсем еще законченное, тюбики с красками, пустые и набитые патроны, желтоватые искривленные корни какого-то растения, огромные шишки и еще многое другое. Посмотришь — дух захватит.
А самое главное — тут же на столе сидел огромный ручной ворон с белым клювом. Ворон что-то
