затеяли, когда я у вас появилась! А я-то думала, что это вы такая добренькая...
– Добро всегда кому-то выгодно, – усмехнулась Жаба. – Запомни это, если не хочешь остаться у разбитого корыта.
Ожидание длилось мучительно долго. Сорок дней Маша отсиживалась дома – то есть в унылой бетонной комнате, которую Мариша и Жаба украсили ковром, новой кроватью, книжным шкафом и занавесками. Был порыв сгонять на похороны, но, во-первых, она была не уверена, что выдержит это зрелище, а во-вторых, не хотела, чтобы близкие люди ощутили ее присутствие.
Некоторое время Маша провела в чудовищном унынии – все друзья считают, что она умерла, родственники, коллеги... У нее был целый мир, а что сейчас? Ведь сначала она об этом даже не подумала – что чувствуют все, кто ее знал. Девочки, мама, сестра... Она не должна была умереть! Нет!
Если не врали демоны, и Ад существовал, то она в нем уже побывала – нет ничего хуже, чем думать о тех, кого ты оставил, о том, какая боль живет в их душах...
Но вскоре и это уже не занимало ее – Маша могла даже грустно улыбаться, вспоминая сказки, в которых привидения были злобные и вредные, – озвереешь тут, на Земле, если у тебя нет тела. Маша все меньше времени проводила в «палате» – сновала по городу, потом рискнула перелететь через океан – в ее нынешнем положении приятно было лишь то, что она не чувствовала время – день, секунда, год – все едино. Она сновала по улицам Нью-Йорка, исследовала голливудские холмы, пронеслась по джунглям, осмотрела древние храмы майя, исследовала тибетские монастыри – правда, там ее вроде засекли, много времени провела на крышах Парижа... И все это было бессмысленно – она даже не могла втянуть воздух, пропахший булочками и ванильным кофе! Это было интересное, но тяжелое время – и Маша все меньше верила в то, что когда-нибудь состоится второе заседание. А что? Забудут о ней, и все...
Но однажды она проснулась (сон, если честно, был лишь формой медитации) от неудобства – что-то мешало, открыла глаза и увидела свет. Свет шел от создания в белом – Ангела, но не того, что в первый раз, а другого. И сияние было не снежно-белым, а огненным, неприятным таким.
– Пошли! – произнес он, развернулся и вылетел в окно.
Маша спешно бросилась за ним, и они полетели. Они летели и летели – высоко, неинтересно, сквозь облака, в которых Маша потеряла бы Ангела – если бы не это огненное свечение, но скоро тот устремился вниз, и Машу ослепило белоснежное сияние. Снег! Море снега!
– Эверест, – пояснил Ангел, вынырнувший откуда-то слева.
Он схватил ее за руку и дернул вниз – довольно грубо, и скоро они уже шли по холодному (наверное) снегу к группе людей, которая ожидала их на самом пике.
У Маши захватило дух. Вид был потрясающий! Много, очень много снега, и темно-красные горы – то есть, может, они были коричневые, но садилось солнце и окрасило все в мягкие бордовые полутона. Они в прямом смысле оказались на вершине мира – и это было самое удивительное, самое ошеломительное зрелище, которое Маша видела в жизни... В той жизни.
– Выяснились новые обстоятельства, – произнесла фигура, отделившаяся от группы.
Маша была от них на расстоянии двадцати метров, но отчетливо слышала каждое слово. Она обмерла. Что за обстоятельства?!
– Когда мы рассматривали ваше дело, – продолжала фигура, – мы заглядывали в слишком далекое будущее и не учли массу обстоятельств. Выяснилось, что ваша смерть была запланирована.
Маша почувствовала, что весь мир, Эверест – все ускользает у нее из-под ног.
– И вы это выясняли года? – закричала она.
– Не кричите! – он одернул ее. – Вы же в горах!
– О боже... – Маша схватилась за голову. – Ну вы и садисты...
– Но мы решили, – продолжал он, – что сделка, которую нам предлагают, выгодна, так как той, что за вас просила, даровано прощение. Мы признаем всю сложность возникшей ситуации и считаем, что ваша смерть могла стать одной из предпосылок того, чего мы все так опасаемся.
Он наводил тень на плетень, чем страшно раздражал Машу – ее так и подмывало заорать: «Прекратите пудрить мне мозги!», но она поклялась сдерживаться – пока не выслушает все до конца.
– И так как после длительных сомнений мы решили, что ваше возвращение, хоть и в новой ипостаси, может положительно повлиять на столь желанный нами всеми... – он обвел рукой собравшихся, за что Жаба и Мариша наградили его скучными минами, – результат.
– Вы имеете в виду, что... я могу вернуться? – на всякий случай уточнила Маша.
Он кивнул.
– Здорово! – воскликнула Маша и тут же приложила руку ко рту. Нехорошо, если она отпразднует свое возвращение на землю хорошенькой лавиной. – Только у меня есть последняя просьба! – и сказала какая.
Они пошептались и сообщили, что ничего не имеют против. Огненный ангел проводил ее, и Маша обрадовалась тому, как все удачно сложилось – разница всего два часа – там рассвет, пять утра, а здесь три часа ночи.
Маша последний раз посмотрела на город отсюда – со шпиля высотки на Котельнической набережной – и помчалась, пока они все не проснулись. Она сделала, что могла – пришла к ним во сне и дала единственное, что у нее было, – утешение.
Не выдержала, и дотронулась до матери – погладила по щеке. И та улыбнулась – может, первый раз за год.
Теперь Маша точно знала – все будет хорошо. Горе уходит, появляются новые радости – и мы ничего не можем с этим поделать. Переживаем боль, которая разрывает наше сердце на части, страдаем, болеем, теряем смысл жизни, и заново учимся чувствовать только потому, что не умеем жить без радости. Потому что мы люди. Потому что нам подарили это счастье – наслаждаться жизнью, которое мы не ценим, пока у нас все хорошо.
Маша еще постояла у окна, но она уже чувствовала – ее ждут.
Глава 27
Дорога обратно всегда короче. Маша не заметила, как очутилась на снежной вершине, где ее ожидали с нескрываемым нетерпением. Ей казалось, что сейчас заиграют фанфары, ну... «Прощание славянки» или что-то в этом роде... Правда, Маша имела смутное представление о фанфарах и уж тем более о том, можно ли на них сыграть сложную лирическую мелодию.
Но все прошло сухо и технично. Недовольный Ангел взял ее за одну руку, недовольный Демон – за другую. Так они и стояли, пока Маша не почувствовала себя как-то неприятно. Дело было не в физических ощущениях – этого она просто не могла испытать, но на душе стало беспокойно, тревожно. Ей хотелось вырваться, но Ангел и Демон вцепились в кисти рук мертвой хваткой, и тревога уже превратилась в истерику, и такое отчаяние захлестывало, такая ненависть к этим мучителям, которые не дают ей спастись, бежать, что она взвыла и задергалась, заметалась, и все это напоминало дурдом. Но когда Маше уже казалось, что она стоит на границе, отделяющей безумие от реальности, и граница эта – острая, как бритва, она увидела свет. Такой... Не то чтобы яркий... Не так, как на земле, когда ты щуришься, и темные пятна расплываются – она могла смотреть, и это была благодать – свет ласкал ее, нежил, в него хотелось окунуться, нырнуть с головой и затаиться...
– Уходить всегда трудно... – послышался голос. – Надеюсь, тебе понравится мое тело. Я о нем заботилась. Не прощаюсь. Или прощаюсь... В общем, удачи и с Богом!
И Маша почувствовала, что Ангел и Демон ослабили хватку – или это она куда-то пропала? Она чувствовала, что исчезает, и не могла понять – как, но тревога и отчаяние сменились грустью – такой приятной, хоть и мучительной, но сладкой – когда ты жалеешь о том, что позади, но уже предвкушаешь то, что будет.
В темноте что-то мелькало – какой-то сумбур: лица, животные даже какие-то, вот она идет по улице, а на улице везде песок, как на пляже... Толстая женщина с крокодилом на поводке тыкает в нее пальцем и хохочет – у крокодила лапы высокие, как у лабрадора, и Маша никак не может понять – что в ней такого смешного, а потом вдруг видит, что она надела свитер, куртку, сапоги, а трусы надеть забыла, и это ужасно, потому что мало того, что белый день, центр города, так она еще идет устраиваться на работу...
Она дернулась и поняла, что проснулась. Хотела было открыть глаза и испугалась. Настолько, что решила спать вечно, – может, это возможно, если не пить, а пить она не будет, и есть надежда, что она
