понимание добра и зла заключается лишь в том, хорошо ей от этого или плохо. Десять лет назад она подняла черные паруса и помчалась навстречу горизонту – запретными маршрутами, напролом, нигде не оставаясь настолько долго, чтобы ее могли схватить и обезвредить.
Для нее не существовало большой и светлой любви с домом для шумной семьи, с детским щебетом, воскресными семейными развлечениями и добродушной собакой.
Каждая новая любовь казалась ей фильмом, о котором забываешь, едва отснята последняя сцена, а семья – театром, рутиной, бесконечным повторением Чехова, Островского, Шекспира...
Сейчас Насте очень хотелось любить Максима, который казался ей целым миром – и такой мир с восьми до одиннадцати ее вполне устраивал.
И она была права в том, что Галя, его законная любовь, не имеет ни малейшего отношения к тому Максиму, которого узнала она, Настя.
Галя выходила замуж за производителя вешалок, обеспеченного мужчину в расцвете физической привлекательности, с квартирой «в тихом центре» и интересным хобби – литературой, которое могло бы сделать ее, Галю, героиней светской хроники, Женой Писателя.
Но это была скорее фантазия – поначалу Галя и не представляла, что нечто подобное происходит в обычной жизни, с такими, как она и ее подруги. Всяких там Собчак и Волочковых придумали в журнале «ХЭЛЛО» – они были ненастоящими, художественными персонажами, рожденными для увеселения читателей.
Галя и боялась, и хотела открыть дверь в этот новый удивительный мир – мир глянцевых героев и глянцевых же страстей.
Но при этом она отчаянно ревновала своего мужчину – и ревность ее была странной, неописуемой породы: помесь беззащитного пуделя и твердолобого буля.
Не так уж она и любила Максима, чтобы взгляды, вздохи и намеки оставляли у нее в душе кровоподтеки и долго не проходящие, иссиня-желтые синяки.
Ее показная ревность была скорее ее же триумфом – оскаливая зубы, рыча и щекоча когтями землю, Галя ставила на место всех тех женщин, что хотели бы получить ее мужа – Мужа с большой буквы, Законного Мужа, но – поздно! – не могли.
Почему-то Галя была уверена, что расправится с соперницами, а в то, что мужчины уходят от законных жен просто так – не к другой, а потому что больше вместе никак нельзя – не верила, не понимала, что так бывает. Она, Галя, ведь делала все, чего хочет мужчина, – готовила, изводила домработницу, спала в сексуальном белье, душилась ферромонами, изучала в журналах все материалы о том, как сделать Его счастливым в постели... О чем еще смеет мечтать муж?
Настя чувствовала, что все мысли о том, как же они так, и что теперь делать, и куда девать Галю, а также о чести и совести, и что им друг без друга – никак, лезли из всех щелей, заполняли пространство, но они с Максимом точно знали – не надо сейчас об этом говорить.
Им было так хорошо в их крошечной лжи, в их несуществующем мире, что невозможно было, как хлыстом, полоснуть по этому блаженству чем-то реальным.
Тишину разбил дверной звонок.
– Ой! – Настя сделала большие глаза. – Кто там?
– Мебель, – пояснил безмятежный Максим и пошел открывать.
Настя осталась в комнате, разлеглась на диване и вообразила себя трагической героиней.
«В 2007 году Анастасия знакомится с известным писателем, лауреатом Букеровской премии Максимом Гранкиным. Первое время их роман походит на мелодраму – он женат, они тайно встречаются в гостиницах, но в конце концов он разводится с женой и предлагает актрисе вступить в законный брак. Но на пике отношений она уходит от него, как принято сейчас говорить, из-за „непримиримых разногласий“. Друг семьи сообщил нашему изданию, что причиной разлада послужили творческие амбиции Анастасии, которой предложили сниматься в Голливуде, а Максим не пожелал стать лишь тенью известной актрисы. Через несколько лет он застрелился, оставив записку: „Настя, прости. Не могу без тебя жить“. Пресса обвиняла Устинову в эгоизме, но в единственном интервью, которое дала нашему изданию звезда русского кино, она сказала, что только очень сильные люди могут принести личную жизнь в жертву карьере»...
– Ты спишь? – голос Максима, жертвы ее эгоизма, прозвучал над самым ухом.
– Черт! – встрепенулась Настя. – Что ты подкрадываешься?!
– Ничего... – ответил он, задрал майку и поцеловал ее в живот.
От живота спустился вниз, к джинсам, впившимся в упругий живот, расстегнул верхнюю пуговицу и коснулся губами белой, не тронутой загаром кожи. Настя притянула его к себе и зацеловала в шею – горячую, солнечную, чуть влажную. Она запустила пальцы в его волосы – такие мягкие, пахнущие вкусным шампунем и сигаретами, и все пыталась поцеловать за ухом, отчего ему было щекотно и он вырывался, оттягивала ворот майки и кусала за ключицу, ощущая у себя на спине его правую руку, и на бедрах – левую, и они прижимались все ближе, пока ждать больше стало невыносимо. Одежда разлетелась, и Настя, Настя, никогда не отвлекавшаяся от секса, вдруг почувствовала потребность любоваться на него, упиваться его красотой, понимать его сердцем, а не тем, что между ног, и все слилось – его взгляд, ее чувства, незамысловатые сексуальные движения – все стало единым целым, плотью их еще не возникших отношений.
В ванной Настя долго исследовала свои глаза, вдруг ставшие больше, глубже и ярче. Тело после холодного душа покрылось мурашками и было прекрасно – упругая смуглая кожа, мускулы и аппетитные пухлости в нужных местах. В ней всегда было много женского – пышные бедра, круглая грудь, твердый, но очень сексуальный животик.
Можно ли все это променять на Галю?
Стоп. Она не будет уподобляться одной из тех истеричек, что сначала заманивают мужчину в кровать, а потом приковывают его наручниками к себе и пилят вопросом: «А что дальше?» Может, дальше – ничего. Может, он ей надоест уже через неделю.
Невозможно предугадать.
Если бы она знала, чего ждать от отношений с мужчиной, то запатентовала бы это знание и получала бы огромные дивиденды.
– Ну, я поехала, – сказала она, вернувшись в комнату.
Максим лежал на диване совершенно голый, курил и попивал коньяк.
– Ты охренительно красивая, – заявил он.
– Это ты охренительно красивый, – улыбнулась Настя, сгребла в сумку сигареты, черные очки и зажигалку.
Он подошел к ней, прижал к столу, и все началось снова. Было неудобно, но она почти не замечала этого.
И после вот этого, третьего, раза в голове закрутились уж совсем неприличные вопросы вроде: «А с Галей у тебя так же?»
Надо бежать.
Вместо этого Настя очень быстро напилась, они поставили старый диск «Роллинг Стоунз» – единственное, что не было упаковано в коробки, и устроили танцы.
Выплясывая под «Удовлетворение», Настя сложилась пополам и расхохоталась – все это выглядело, как чистой воды безумие! Настя, в трусах и его майке, Максим в джинсах на голое тело, оба пьяные в лоскуты, где-то там, в Медведково, его ждет жена, Насте, по идее, надо хотя бы открыть сценарий десятисерийного телефильма, а они в таком вот видоне вытанцовывают под старый добрый рок.
Наконец он ее отпустил – они еще долго целовались у порога, и счастливая, хоть и не желающая это признавать, Настя по стеночке пошла домой.
– Драсте, насокольники мне за рубле стопсят... – пробормотала она таксисту и едва сдержала истерический смех.
Хороша, нечего сказать! Как же можно было так напиться?
Рухнув на заднее сиденье – таксист, жмот, все-таки потребовал двести, она согласилась (Настя не удержалась от громкого хохота), увидела свое отражение в окне с двумя сигаретами – оптическая причуда, но она-то решила, что совсем сошла с ума, и прикурила одну сигарету за другой.
В подъезд она в прямом смысле слова заползла, чем страшно ажитировала охранника, который довел ее
