деревянный стол, заставленный пиалами из тончайшего фарфора, грубыми керамическими мисками, тяжелыми латунными ступками, кувшинами из тяжелого темного серебра, банками с травами, с водорослями, с корнями непонятных растений, заспиртованными в мутных растворах...
С кожаного дивана спрыгнул большой черный кот, лениво подошел к хозяйке и потерся блестящим боком о ее ногу.
– Ну, что, Зевс, поколдуем немножко? – спросила Амалия у кота, на что тот радостно замурлыкал.
– Мам! – раздался громкий, на весь дом, голос Аглаи. – Не шуми сильно, ко мне гости!
Аглая с грохотом захлопнула дверь в подвал и понеслась открывать дверь полному мужчине в черном пальто, которое ему шили на заказ в Лондоне. Пару минут назад мужчина выбрался из серебристого джипа «Вольво» с государственными номерами, дал указания водителю, уверенно открыл калитку и тяжелой, но решительной походкой прошел по дорожке.
Аглая встретила его в черных брючках-капри, черном кашемировом свитере и черном платке с люрексом.
– Почему вы всегда одеваетесь в черное? – спросил мужчина, снимая пальто.
– Хорошая примета, – Аглая пожала плечами. – Вас это смущает?
– Да нет, – хмыкнул мужчина. – Просто интересно, отчего такая красивая женщина одевается... ну, как бы это сказать... Ваше сердце не разбито? – хихикнул он.
Аглая выразительно подняла одну бровь и сказала с легким, едва уловимым оттенком презрения:
– Дорогой мой Евгений Дмитриевич! Если бы я позволяла себе влюбляться и страдать, в вашем гороскопе было бы непростительное количество ошибок. Так что в ваших интересах не допускать, чтобы мои мысли текли в ином направлении, кроме расположения планет.
Евгений Дмитриевич откашлялся, скрывая смущение – сегодня он собирался пригласить Глашу в ресторан, – и, втянув голову в плечи, как мальчишка, которого отчитала учительница, поплелся за ней. Аглая распахнула тяжелые двери кабинета и впустила посетителя в небольшую светлую комнату, завешанную картами планет, заставленную странными круглыми предметами, заваленную книгами по астрономии и астрологии.
– Вот ваш гороскоп... – Она протянула гостю толстую пачку листков, прошитую, как книга, и в обложке из голубого бархата.
– А чего там, вкратце? – Евгений Дмитриевич присел за столик и налил себе кофе из фарфорового кофейника.
– Евгений Дмитриевич, меня угнетает ваша привычка знакомиться с собственной судьбой по верхам. – Глаша подсела к нему на диванчик, налила себе кофе, а гостю пододвинула вазочку с домашним печеньем. – Пока вы не прочитаете весь гороскоп целиком, я вас не отпущу. Иначе зачем вы мне платите?
– Кстати, – засуетился мужчина, – вот... – И он протянул Аглае конверт.
Аглая заглянула в него, провела пальчиком по купюрам и с удивлением посмотрела на гостя.
– Но здесь три тысячи, – сообщила она. – В два раза больше.
– Это... – раскраснелся Евгений Дмитриевич. – С «Уралнефтью» вы очень верно все сказали в прошлый раз. Я теперь очень богатый человек, – хвастливо добавил он.
– Но вы и были богатым, – заметила Аглая.
– Вы не представляете, сколько у меня теперь денег! – с гордостью воскликнул тот. – Аглая! – Он со страстью посмотрел на женщину и, набравшись смелости, взял ее за руку. – Неужели вы не поедете со мной в Нью-Йорк? Я забронировал столик у Дюкасса...
– Не в этот раз, – улыбнулась Глаша. – Но я обещаю подумать. При одном условии...
– Каком? – оживился посетитель.
– Если вы пройдете курс оздоровления и похудения у моей матери, – заявила Аглая.
Евгений Дмитриевич с удивлением, словно видел впервые, осмотрел собственный живот, удачно скрытый хорошим костюмом, но не ставший от этого меньше, притронулся пальцами к полным розовым щекам и с расстройством уставился на Аглаю. А Глаша в ответ с ухмылкой разглядывала Евгения Дмитриевича – его узкие, заплывшие жирком, хитрые глазки ловкого коммерсанта, влажные красные губы, веселые морщинки у глаз, образовавшиеся от многочисленных увеселений в бане, пухлые ляжки в эксклюзивных брюках и простецкие руки человека, начавшего с самого низа.
– Я готов, – пожал он плечами. – Хоть прямо сейчас.
– Прямо сейчас не выйдет, – улыбнулась Аглая. – Я попрошу маму записать вас. Это будет стоить... – Аглая запнулась на долю секунды и назвала цену в два раза больше обычного: – Двадцать тысяч долларов.
– Отлично! – неизвестно чему обрадовался Евгений Дмитриевич. – Но вы обещаете сходить со мной в ресторан, когда все закончится?
– Клянусь!
Аглая протянула гостю руку, которую тот поцеловал, страстно прижавшись губами к ладони.
– Ну, полно, полно, Евгений Дмитриевич, – свободной рукой Аглая похлопала его по плечу. – Я вас оставлю, а вы ешьте печенье и читайте все очень внимательно. Вам предстоит бурный месяц.
Глава 3
Скелеты в комоде
Двести лет назад в тридцати километрах от современной Праги в небольшом поместье жила некая Милена Лемм. Ее мужу польская фамилия досталась от деда, который женился на чешке и переехал в Йичин, а потом уже перебрался вместе с семьей в местечко недалеко от столицы. Длинный старинный каменный дом не был ни особенно уютным, ни особенно красивым – крупные серые камни стен торчали друг над другом, словно случайно сюда свалились. Напротив дома, всего метрах в пятнадцати, стоял здоровенный амбар, за ним располагалась конюшня – приятности в таком виде не было никакой, зато Лемм очень гордился, что в хозяйстве есть все необходимое.
Но поместье стояло у подножия пологого холма, который от оползней уберегала высокая стена из того же серого камня, что и дом, а широкие каменные ступени вели в бесконечный грушевый сад.
Поместье некогда принадлежало отцу Милены, но тот, в отличие от бережливых деда и прадеда, все доходы спускал на удовольствия, поэтому, скончавшись довольно молодым от удара, оставил дочери и жене в наследство только прохудившуюся крышу, грязную конюшню и запущенный сад. Франтишек Лемм, ставший после смерти помещика старшим управляющим, довольно быстро наладил хозяйство, а вскоре сделал предложение Милене, которая, как говорили сплетники, вышла за него совсем не по любви. Но сплетники заблуждались. Нельзя сказать, чтобы Милена влюбилась во Франтишека – за короткую жизнь отец умудрился избаловать и жену, и дочь: нанимал лучших учителей, покупал модные наряды, приучил семью есть с фарфоровых тарелок и пользоваться серебряными приборами. Но Франтишек был красивый, толковый и энергичный, а Милена, в отличие от капризной и высокомерной матери, – рассудительной и практичной. Она решила, что при нынешнем положении Лемм – превосходный жених, а материальное благополучие важнее снобистских замашек, – и согласилась. Франтишеку же очень хотелось стать настоящим хозяином поместья, которое он искренне полюбил. К тому же Милена была довольно миловидной, и ему нравилось, что у жены завышенные требования – раз она не тратила слишком много денег «на булавки», он готов был мириться с тем, что супруга не желает принимать участия в ведении хозяйства. Так они прожили пять лет. Нельзя сказать, что подобные браки – счастливые: если с самого начала мужчина и женщина не любят друг друга так страстно, что не могут разлучиться ни на минуту, то навряд ли через много лет они будут смотреть друг на друга с обожанием. Но Франтишек и Милена мирно уживались в одном доме – и даже претензии тещи не мешали им получать удовольствие от той жизни, которую они выбрали.
Но вот однажды, когда Лемм уехал на ярмарку в Пльзень, в ворота постучали. Милена спустилась со второго этажа, прошла по солнечной полянке перед домом, подошла к тяжелым деревянным воротам и распахнула окошко у калитки.
С той стороны, на улице, стояла молодая и настолько красивая женщина, что Милена даже нахмурилась – тем более что незнакомка походила на цыганку. Выглядела, правда, она довольно опрятно, и кожа у нее была белая, а не оливковая, как у пр*!*о*!*клятого народа, но пышная юбка, свободная блуза, распущенные волосы очень уж напоминали наряды вороватых цыганок из табора, который каждый год по пути неизвестно откуда и неизвестно куда останавливался у кромки леса. И еще: цыганка была беременной,
