– Я вообще не хочу ничего, что стоит десять тысяч долларов, – вмешалась Настя. – Я принципиально против.
Амалия бросила на нее такой взгляд, что Настя немного испугалась – все-таки это была ее бабушка, и она точно знала, что кого-кого, а уж ее-то лучше не злить – пощады не будет.
– Ты что, дорогая, новости смотришь? Откуда взялось это «принципиально против»? – передразнила Амалия. – Значит, так... У моей дочери день рождения, так что будьте любезны, сделайте ей приятное – наденьте то, что ей хочется на вас видеть. На ваш собственный день рождения я куплю вам пару джинсовых комбинезонов и приглашу в «Макдоналдс». Договорились?
И, не дожидаясь ответа, она вышла, особенно громко стуча каблуками.
Аглая сидела у себя в комнате на втором этаже и листала книгу Вильяма Лили, астролога Чарльза Первого.
– Мам, это все так наивно! – воскликнула Глаша и, захлопнув книгу, бросила ее на стол. – Такую ерунду человек пишет!
– Слушай... – Амалия взяла со стола золотой портсигар в форме сигаретной пачки, на котором бриллиантами было выложено золотое сечение. – С девочками что-то происходит.
– Что значит «происходит»? – переспросила Аглая.
– Во-первых, они отказываются от платьев Шанель, – сообщила Амалия с таким видом, словно застукала Сашу со шприцем в вене.
Любая обыкновенная женщина рассмеялась бы и пошутила насчет того, что неприязнь к нарядам от Шанель – это действительно катастрофа, что Сашу надо показать врачу, может, даже принудить к стационарному лечению и каждый день заставлять через «не хочу» покупать несколько вещей от кутюр – тогда, возможно, появится хоть призрачная надежда на выздоровление... Но Аглая выпучила глаза и срывающимся голосом произнесла:
– Ты что, серьезно?
– Совершенно серьезно, – кивнула Амалия.
– Что же делать?! – возопила Глаша.
В их доме Шанель почиталась, как святыня. Наряды от Шанель были произведениями искусства, которые женщины имели честь носить. Ни одно платье, ни один костюм, купленный у еще молодой Коко, не износился – все они висели в гардеробе в бархатных чехлах, свежие, как в первый день, и до сих пор «выходили в свет».
Шанель – это был фирменный стиль фамилии Лемм, и добровольный отказ от него вызывал самые худшие подозрения.
– Вы о чем? – поинтересовалась Анна, заходя в комнату. – Девочки сказали, что у вас тут заговор.
Анна была самой странной представительницей семейства – она была писательницей. Пока она подрастала, Амалия за нее боялась – мать ее бросила, да еще таким варварским способом, вдруг девочка пойдет по ее стопам? И действительно, сначала Анна почти не проявляла интереса к магии, и Амалия заранее готовила себя к тому, что девочка будет «не такая». Но Анна умудрилась найти занятное решение. Она стала автором книг, о которых критики писали в том духе, что «магия ее романов даже самого скептического читателя заставляет поверить в чудо» и «восхитительное сочетание простоты сюжета и эмоциональной насыщенности – необычное, смелое сочетание на фоне повального цинизма и MTV-зации». Книги и правда были, казалось бы, незатейливые: она его любила, он ее предал, другой ее полюбил, но она долго не могла его оценить... Однако имелось в них что-то особенное. Нечто, что не позволяло оторваться от книжки, пока не заканчивались страницы. А после надолго задерживалось послевкусие, которое можно сравнить лишь с ароматом приторного северного меда, насыщенного мятой, цветами и запахом сочной луговой травы.
Анна была невероятно популярной писательницей – она получила кучу премий, наград, писем читателей, которые на пятнадцати страницах расписывали свою судьбу и сравнивали ее с жизнью героинь из романов Анны Смирновой (в качестве псевдонима Анна Лемм взяла фамилию отца, чтобы при виде ее имени у читателей не возникало ассоциаций со Станиславом Лемом). Амалия с Аглаей сначала посмеивались над ее творчеством и сожалели о растраченном впустую Даре, но потом привыкли и зауважали писательницу, которая так хитро сочетала семейный Дар с вполне человеческой профессией.
– Твоя дочь не хочет носить Шанель! – Глаша накинулась на Анну.
– Твоя тоже! – одернула ее Амалия.
– Она что, озверела? – изумилась Анна.
– Представь себе! – фыркнула Аглая.
Внизу раздался какой-то шум.
– Глаша! – послышался крик Насти. – К тебе тут... ворвались!
– Подождите меня. – Глаша сорвалась со стула и бросилась вниз.
В холле напротив Саши и Насти стояла высокая худая женщина со всклокоченными волосами, которая визжала, топая ногами:
– Где она, я вас спрашиваю?
У женщины была истерика. Видно было, что она все еще считает, будто сдерживает себя, но на самом деле давно перешагнула границы приличий и вела себя как вздорная баба.
– Девочки, идите к себе, – велела Аглая, а затем обратилась к визитерше: – Что вам угодно?
– Мне угодно, чтобы ты отвалила от моего мужа! – закричала дамочка.
– А ваш муж, он кто? – поинтересовалась Аглая.
– А то ты не знаешь! – взвизгнула незваная гостья.
– Понятно, – кивнула Аглая. – До свидания.
Она развернулась, вошла к себе в кабинет и заперла дверь изнутри.
Женщина, открыв рот, смотрела ей вслед, а потом с жутким воплем бросилась на дверь и принялась колотить по ней кулаками.
– Открой, сука, немедленно!
– Пошла вон! – крикнула ей из-за двери Аглая. – И пока не успокоишься, не возвращайся!
Женщина еще некоторое время била в дверь кулаками, ногами и даже головой, но в конце концов присмирела, склонила голову к груди, в изнеможении сползла по стене на пол и, уже сидя, разрыдалась. Когда она утирала последние слезы, дверь кабинета приоткрылась и Аглая вышла наружу. Она села перед женщиной на корточки, взяла ее холодные руки в свои и спросила:
– Полегче?
Женщина помотала головой.
– Ну, пойдемте, расскажете мне все, – Аглая подцепила женщину под локоть, рывком подняла и чуть ли не на себе поволокла на кухню.
– Женя – подонок! – всхлипывала дамочка. – Он трахает своих секретарш, шляется по баням и снимает шлюх в стриптизе! Сукин сын, как я его ненавижу! – Она стукнула кулаком по столу.
– Вас как зовут? – поинтересовалась Глаша.
– Вика.
– Вика, мы ведь говорим об Евгении Дмитриевиче? Я правильно поняла? – уточнила Аглая.
– Да, мы говорим об этом засранце! – кивнула Вика.
– Послушайте, а зачем же вы с ним живете? – изумилась Аглая.
Вика вскинула голову и тоже с удивлением посмотрела на Глашу.
– Видите ли, я двадцать лет не работаю, у меня нет детей, я привыкла одеваться в Милане, и я не хочу от всего этого отказываться, – отрезала она. – Но я хочу быть счастливой! Мы раньше были счастливы, понимаете? А потом все изменилось!
– Идите сюда. – Аглая взяла Вику за руку и вывела в коридор.
Включила свет и подвела женщину к большому, во весь рост, зеркалу в тяжеленной резной раме.
– Смотрите, – приказала она.
Вика вгляделась и увидела, что зеркало, как высококлассная фотография, отражает все детали: все поры на лице, каждый волосок, выросший не на месте, и каждое пятнышко на коже стали абсолютно очевидны. В своем отражении Вика увидела измученную женщину с воспаленной, несмотря на усилия косметологов, кожей, с черными кругами под глазами, с тусклыми глазами, с острыми, как порез бритвы,
