Вот так. Даже то, что казалось фундаментальным, неопровержимым доказательством существования течении времени в одном направлении и постоянного созидания, могло быть также неоспоримым свидетельством циклической космогонии. И некоторым образом, для Ониан это показалось удовлетворительным; это была физика, знакомая им, что-то вроде идиота, стоящего на перекрестке и орущего «Господь пошел во-о-он той дорогой!», и каким-то образом умудрявшегося показывать сразу во всего четырех направлениях. Тем не менее, наследство какого-то чувства угрозы у них осталось. Это единственное многоголосое бормотание данных, которые невозможно было заполучить при иных обстоятельствах, само по себе оказалось достаточным для подтверждения существования второй целой вселенной антивещества, до точки конгруэнтной со вселенной нормального вещества, но совершенно противоположной ей по знаку. То, что походило на рождение атомов антиводорода, одновременно с рождением атомов обычного водорода, в действительности было смертью; теперь уже не было сомнения в том, что во вселенной антивещества время бежало вспять и то же самое касалось градиента энтропии, так как одно являлось демонстративным проявлением другого.
Концепция, конечно же, была весьма старой — столь старой, что на самом деле Амальфи лишь с огромным трудом смог ее припомнить. Просто во время его жизни она стала столь привычной, что он полностью забыл о ней. И возрождение этой концепции сейчас и здесь Онианами сперва показалось ему огромным анахронизмом, вычисленным лишь для того, чтобы сбить с пути настоящую работу практичных людей. В особенности недоверчиво он отнесся к предположению о вселенной, в которой негативная энтропия являлась главенствующим принципом; при таких обстоятельствах, как указала его скрежещущая, будто заржавелая, память, причина и следствие не могли предохранить даже примерные статистические соотношения, которые дозволялись для вселенной, доступной его чувствам. Энергия должна была аккумулироваться, события должны были совершаться в обратном направлении, вода должна была течь вверх по склону горы, старики — пробуждаться к жизни из воздуха и почвы и учиться в обратном порядке своей жизни, в направлении возврата обратно в лоно матерей.
— В общем-то так или иначе, это с ними и происходит, — мягко отметил Гиффорд Боннер. — Но в действительности, я сомневаюсь, что это парадоксально, Амальфи. Обе эти вселенных можно воспринимать как разворачивающиеся, и двигающиеся к своему концу, и теряющие энергию при каждом переходе. Тот факт, что с нашей точки зрения вселенная антивещества, кажется, накапливает энергию — всего-лишь предубеждение, встроенное в тот образ, каким мы привыкли смотреть на вещи. В действительности, обе эти вселенные, наверное, просто разворачиваются в противоположных направлениях, подобно двум жерновам. И хотя, с первого взгляда обе стрелы времени указывают в противоположных направлениях, в действительности они обе скорее всего указывают вниз, под гору, подобно указателям на верхушке холма одной и той же дороги. Но если вас беспокоит динамика этого процесса, то пожалуйста, помните то, что оба наших пространства являются четырехмерными и с такой точки зрения — совершенно статичны.
— Что соответственно приводит как жизненно важному вопросу смежности, — весело ворвался в разговор Джейк. — Дело в том, что оба этих четырехмерных континуума полностью взаимосвязаны, что совершенно ясно доказано двойным событием, наблюдавшимся Онианами; и я предполагаю, это должно означать, что нам необходимо предположить существование по крайней мере шестнадцати измерений для поддержки всей системы. В общем-то все это — вовсе неудивительно; вам нужно по меньшей мере столько же, чтобы описать довольно четко ядро атома средней сложности. Что же удивительно на самом деле, так это то, что оба континуума приближаются друг к другу; я согласен с Мирамоном, что наблюдения, произведенные его учеными невозможно интерпретировать каким-либо иным способом. До сих пор, сам факт, что тяготение в двух вселенных также противоположно друг другу по знаку, казалось само по себе достаточным свидетельством о том, что именно их разделяло, но теперь, назовите это как хотите — отталкивание или давление и как там еще — совершено очевидно, становится все слабее. И где-то в будущем, в недалеком будущем, это сопротивление снизится до нуля, и именно это и окажется Пифагоровой точкой точек столкновения двух целых вселенных…
… и просто трудно себе представить как весь этот физический каркас, даже допускающий наличие восемнадцати измерений, сможет сдержать всю высвобожденную при этом энергию, — подхватил доктор Шлосс. — И моноблок даже не сопоставим; если он когда-либо и существовал, это была всего-лишь подмоченная хлопушка по сравнению с тем, что может произойти.
— Другими словами: б а — б а х, — сказал Кэррел.
— Вполне возможно, что рационалистической космологии придется допустить существование всех трех событий, — заговорил Гиффорд Боннер. — Я имею ввиду — моноблок, тепловую смерть и эту штуку — это событие, которое похоже происходит где-то на полпути между двумя вышеупомянутыми. Любопытно: имеется определенное число мифов и древних философских систем, допускающих подобный разрыв непрерывности прямо посреди развития существования; Джордано Бруно, первый в истории Земли релятивист, назвал это периодом Межуничтожения, а его соратник по имени Вико допустил при этом, что возможно, это одна из первых в человеческой истории циклических теорий. А в скандинавской мифологии это называется Гиннунгагап. Но я не могу себе толком представить, доктор Шлосс, что уничтожение будет столь тотальным, как вы предполагаете. Я вовсе не физик, что спокойно признаю, но мне кажется, что обе вселенные противоположны друг другу по знаку в л ю б о й т о ч к е, что подчеркивалось всеми на этом совещании, и тогда результат не может быть т о л ь к о в виде общей трансформации вещества с обоих сторон в энергию. Должна также произойти и трансформация энергии в вещество, в столь же грандиозных масштабах, после чего снова начнется увеличиваться гравитационное давление между двумя вселенными, таким образом в действительности как бы прошедших сквозь друг друга и обменявшихся шляпами, и после этого снова начавших отдаляться друг от друга. Может быть, я упустил что-то важное?
— Я не уверен, что этот аргумент является столь элегантным, каким он кажется с первого взгляда, — возразил Ретма. — Для этого потребуется математический анализ доктора Шлосса, конечно; но тем временем, я ничего не могу сделать иного, кроме как гадать, почему к примеру, если этот одновременный цикл создания-межуничтожения-уничтожения действительно является циклом, то зачем ему необходимо иметь этот привязанный орнаментальный источник постоянного созидания? Механизм созидания, включающий в себя не менее чем три вселенских катаклизма в каждом цикле не нуждается в постоянной подпитке типа капели; либо один — грандиозен, либо другой — недостаточен. Кроме того, постоянное созидание подразумевает стойкое равновесие, что никак несовместимо с вышеуказанным.
— Я ничего не могу сказать на этот счет, — ответил Джейк. — И не похоже, что здесь могут помочь преобразования Милна; похоже, это всего-лишь что-то наподобие часового механизма.
— Определенное, как мне припоминается, математическим выражением величины бутылочки с аспирином, — уныло добавил Кэррел.
— В общем, пока я лишь совершенно уверен только в одном, — пробурчал Амальфи, — и это то, что чертовски маловероятно, что кто-нибудь останется в живых, чтобы позаботиться о точных результатах этого столкновения, после того, как оно произойдет. По крайней мере, при таком уровне, как идет эта наша перепалка. В действительности — существует что-либо полезное, что мы могли бы предпринять, или же нам лучше провести все это время за игрой в покер?
— Это, — ответил Мирамон, — именно то, что мы знаем менее всего. В действительности, похоже мы вообще ничего не знаем.
— Мистер Мирамон… — прозвучал из теней голос Уэба Хэзлтона и смолк. Очевидно, он ждал, что ему сделают замечание ввиду его обещания не вмешиваться в разговор, но для Амальфи, как и для любого присутствовавшего в комнате, было ясно что он никого уже не перебивал; его голос разорвал лишь мертвую и отчаянную тишину.
— Продолжай, Уэб, — сказал Амальфи.
— В общем, я тут кое о чем подумал. Мистер Мирамон прибыл сюда в поисках кого-то, кто бы мог ему помочь сделать что-то, что он сам не знает как сделать. А теперь он думает, что и мы не знаем как это сделать. Но что это было?
— Но он только что сказал, что он и сам не знает, — мягко напомнил Амальфи.
— Нет, я не это имел ввиду, — немного запинаясь произнес Уэб. — Просто я хотел спросить, что он х о т е л бы сделать, даже если он и не знает как? Даже если это и невозможно?
Неожиданно в спокойной атмосфере корабля раздался смешок Боннера.
— Именно так, — произнес он, — цель определяет средства. Курица — всего-лишь орудие для яйца,
