— В с е, полностью?
— ДА, МИСТЕР МЭР.
Амальфи усмехнулся в почти полной темноте. — Очень хорошо, примените ка ваши вычисления по эффективности для определения стандартов на ситуацию с приборами.
— СДЕЛАНО.
— Сообщите мне операционное состояние линии мистера Мирамона, идущей к вам вниз, позволяющей вам включить хотя бы контрольные огни на его пульте, так чтобы он смог рассмотреть показания приборов.
— МИСТЕР МЭР. В ЭТОМ НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ. МЫ УЖЕ ПЕРЕКЛЮЧИЛИ ГЛАВНЫЙ ОТКЛЮЧАТЕЛЬ И УСТАНОВИЛИ ЕГО НА НЕОБХОДИМЫЙ УРОВЕНЬ ПОГЛОЩЕНИЯ. МЫ МОЖЕМ РЕАКТИВИРОВАТЬ ВСЕ СИСТЕМЫ НЕМЕДЛЕННО.
— Нет, не делайте этого, мы не хотим, чтобы спиндиззи снова…
— СПИНДИЗЗИ ОТКЛЮЧЕНЫ, — сообщили Отцы Города с исключительной невинностью.
— Ну как, Мирамон? Ты им доверяешь? Или ты хочешь, чтобы сперва они все подготовили и распечатали данные, чтобы ты мог снова включить всю планету, сразу, целиком?
Он услышал, как Мирамон тихо втянул в себя воздух, чтобы ответить, но он так никогда и не узнал, каков должен был быть ответ, потому что в тот же самый момент весь пульт Мирамона снова ожил.
— Эй, — завопил Амальфи. — Подождите же приказов, вы там внизу, черт возьми!
— ДЕЙСТВУЕМ ПО ПРИКАЗАМ, МИСТЕР МЭР. ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТСЧЕТА МЫ ДОЛЖНЫ ДЕЙСТВОВАТЬ ПРИ ПЕРВОМ ЖЕ ПРОЯВЛЕНИИ ВНЕШНЕГО ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ. ОТСЧЕТ НАЧАЛСЯ ТЫСЯЧУ ДВЕСТИ СЕКУНД НАЗАД И ДВЕНАДЦАТЬ СЕКУНД НАЗАД ВНЕШНЕЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ НАЧАЛО СТАНОВИТЬСЯ СТАТИСТИЧЕСКИ ЗАМЕТНЫМ.
— Что они хотят этим сказать? — спросил Мирамон, пытаясь разглядеть показания сразу всех приборов на его пульте. — Я думал, что понимаю ваш язык, Мэр Амальфи, но…
— Отцы Города не говорят на языке Бродяг, они говорят на своем, Машинном языке, — угрюмо ответил Амальфи. — И то, что они сказали, означает, что Паутина Геркулеса — если это именно то — наступает на нас. И похоже — довольно быстро.
Одним быстрым, плавным движением руки Мирамон снова выключил свет.
Темнота. И затем, медленно просачивающееся сквозь окна башни, расположенные по ее окружности — сияние зодиакального света; и еще, где-то вдали — туманные кольца галактик — островов вселенной. На пульте перед Мирамоном сиял один-единственный оранжево-желтый огонек — индикатор нагрева вакуумной лампы, размерами меньше, чем желудь; но в этих сумерках сердца и места рождения вселенной, он был почти ослепляющим. Амальфи пришлось повернуться к огоньку спиной, чтобы сохранить адаптацию своего зрения к темноте, необходимую для того, чтобы он вообще мог что-то разглядеть здесь, в башне, на вершине горы его имени.
Пока он ждал, чтобы его зрение вернулось к нему назад, он задумался над скоростью реакции Мирамона и ее мотивами. Естественно, что Онианин никак не мог верить в то, что ожерелье сигнальных огней на башне, расположенной на вершине какой-то горы может быть настолько ярким, что его можно заметить из космоса; в действительности, даже затемнение даже такого большого объекта, как вся планета не могло служить никаким военным целям — прошло уже более двух тысячелетий с тех пор, как любой, в достаточной степени оснащенный противник полагался только лишь на свет, с помощью которого можно было что-то разглядеть. И где же все-таки за всю свою жизнь Мирамону удалось заполучить этот рефлекс затемнения? Это не имело никакого смысла; и все же Мирамон установил полное затемнение с обученной уверенностью боксера, наносящего выверенный удар.
Когда же освещение начало увеличиваться, он получил свой ответ — и у него не осталось времени раздумывать над тем, как Мирамон мог это предугадать.
Все началось так, словно собиралось повториться уничтожение межзвездного посланца — только наоборот, в своем процессе включающее теперь в себя все мироздание. Высоко в Онианском небе начали ползти щупальца зеленовато-желтого света, сперва едва заметные, призрачные, как зодиакальный свет, но затем — более явственно, с намеренным усилением и поползновением, которое казались ужасно жизнеподобными, словно масса зеленовато-золотых червей-нематодов, видимых в свете фазово- контрастного светового источника. На пульте пробудились к жизни счетчики заряженных частиц и Хэзлтон прыгнул к пульту, чтобы прочесть совокупные показания.
— Откуда это все поступает — вы можете определить? — спросил Амальфи.
— Похоже, излучение идет от примерно сотни дискретных источников, окружающих нас по сфере, диаметром примерно в один световой год, — ответил Мирамон. Но голос его прозвучал занято; на своем пульте он производил какие-то действия, с клавиатурой, назначение которой Амальфи было совершенно неизвестно.
— Гммм. Без сомнения — корабли. Ну что ж, теперь то, по крайней мере, мы знаем, откуда они получили свое прозвище. Но что именно они используют?
— Ну, это легко определить, — ответил Хэзлтон. — Это антивещество.
— Как это может быть?
— Посмотрите на частотный анализ этой вторичной радиации, которая доходит до нас и вы все поймете. Каждый из этих кораблей по сути своей должен представлять собой ускоритель частиц огромных размеров. И они посылают потоки тяжелых атомов антивещества с сорванными оболочками точно по гравитационным искривлениям пространства — геодетикам — прямо в нашем направлении. Когда они достигают нашей атмосферы, антивещество и вещество взаимоуничтожается…
— И планета получает дозу гамма-излучения высокой энергии, — докончил за него Амальфи. — И похоже, они должны знать, как это делать, уже довольно долгое время, так что они и получили свое прозвище благодаря этой технике. Хеллешин! Ну и способ для завоевания планет! Они могут либо полностью стерилизовать население, либо вообще убить его, по желанию, даже не приближаясь близко к планете.
— Мы уже все получили дозу стерилизации, — тихо произнес Хэзлтон.
— Сейчас это едва ли может иметь значение, — еще тише ответила Эстелль.
— Да и смертельная доза радиации едва ли тоже будет иметь какое-то значение, — произнес Хэзлтон. — На то чтобы развиться, лучевой болезни требуются месяцы, даже в том, случае, если она смертельна.
— И все же они достаточно быстро могут нас вывести из строя, — хрипло произнес Амальфи. — Мы каким-то образом должны их остановить. Нам нужны эти последние дни!
— Что вы предлагаете? — спросил Хэзлтон. — Ничего, что мы подготовили не может подействовать на сферу да еще на расстоянии в один световой год… за исключением…
— За исключением гравитационного всплеска, — завершил Амальфи. — Надо использовать его — и быстро.
— Что это такое? — спросил Мирамон.
— Мы установили все ваши спиндиззи на один импульс, который их перегрузит и вызовет сгорание. В положении, в котором мы оказались, результирующий единственный волновой фронт должен свернуть пространство в узлы на — ну, в общем, мы точно не знаем, насколько далеко этот эффект распространиться, но на довольно большое расстояние.
— Может быть, даже до самых границ нашей вселенной, — заметил доктор Шлосс.
— Ну и что из этого? — спросил Амальфи. — Все равно она будет уничтожена через десять дней…
— Если только вы не уничтожите ее раньше, — сказал Шлосс. — И если нашей вселенной не окажется здесь, при проходе антивселенной — все наши шансы — впустую; тогда мы ничего не сможем предпринять.
— Она все-таки может быть здесь.
— Но уже не в полезном качестве — не в том случае, если вещество в ней связано в миллиарды гравитационных водоворотов. Уж пусть лучше эта Паутина убьет нас, чем мы сами уничтожим будущую эволюцию двух вселенных, Амальфи! Неужели даже сейчас, ты не можешь отказаться от того, чтобы сыграть роль Господа Бога?
