– И натурально поручить это умнейшему человеку России.
– Благодарю выше меры, ваше высочество, хоть это отнюдь не важно, – сказал Пален, низко кланяясь. – Мне для себя ничего не надо. Я не алчен к почестям… Возвращаюсь к тому, как достигнуть отреченья отца нашего. Я прямо скажу, ваше высочество, тут необходим моральный шок. Мы должны предстать перед государем в образе силы. Мы будем молить государя об отречении, но надлежит, что-бы он чувствовал за нами и силу. И для того нужно согласив вашего высочества.
– Я не могу дать вам согласия… Я и слушать вас не должен.
– Тогда ничего не будет – твёрдо сказал Пален. – Без вашего согласия никто не захочет идти в дело.
Оба замолчали.
– Ваше высочество, избегайте порок нерешительности.
– Да я и замысла вашего в точности не знаю… Я не должен вас слушать, но доносчиком, граф, я никогда не был.
– Получив ваше согласие, – упрямо повторил Пален, – мы ночью явимся к императору и будем молить его об отречении.
– И вас схватят.
– Я возьму на себя удаление ненадёжных частей. Мы выберем день, когда в карауле будет войсковая часть, вполне преданная вашему высочеству… Вас так любят.
– Я не даю согласия, граф. Не знаю, так ли меня и любят. Разве третий батальон Семёновского полка? Там действительно солдаты и офицеры за меня в огонь и в воду…
«Il est tres fort, ce petit, – сказал себе Пален. – Et ses renseignements sont exacts…»[286]
Он низко наклонил голову.
– Я не даю согласия, граф, – ещё раз твёрдо и отчётливо повторил Александр.
Пален встал.
– Что ж, а маскерад, ваше высочество? Не пора ли вернуться? – сказал он, как бы не расслышав последних слов великого князя.
XV
Штааль, пивший с горя до разговора с госпожой Шевалье, теперь у того же буфета пил от радости и счастья. Сначала он пил один, потом с Иванчуком. Иванчук ненадолго оставил Настеньку, пристроив её к каким-то хорошим дамам. У буфета он, однако, не задержался. И Штааль показался ему что-то слишком оживлённым («верно выпил, ещё наскандалит и меня впутает в истории»), и публику этого буфета он сразу признал уж слишком для себя важной, как ни приятно было бы с ней провести вечер, Иванчук чувстовал, что на это он всё-таки ещё не имеет права: может и не понравиться. Он чокнулся, однако, со Штаалем, с кем-то, ч у т ь – ч у т ь не чокнулся с Уваровым (чего ему очень хотелось), а затем вернулся к Настеньке. Штааль продолжал требовать то коньяку, то шампанского. Придворный лакей всё презрительнее на него поглядывал из-за буфета, делал было вид, что не слышит требований, раз даже сказал: «Вы бы лучше, ваше благородие, выпили клюковного морсу». Но Штааль в своём радостном возбуждении не обратил внимания на дерзкое замечание лакея. Он, впрочем, приобрёл большую привычку к вину и мог, не пьянея, выпить очень много, даже меняя напитки. Штааль пил, и при мысли о госпоже Шевалье на лице его расплывалась самодовольная улыбка.
Бледный, расстроенный Талызин подошёл к буфету и спросил бокал шампанского. Хоть на буфете стояли неопорожнённые бутылки, лакей сломя голову бросился к огромному серебряному чану со льдом доставать новую бутылку для гостя, известного всему Петербургу своей щедростью и богатством. Штааль сбоку глядел на соседа, с которым не был знаком. Талызин рассеянно на него взглянул, что-то вспомнил и протянул руку Штаалю.
– Я вас знаю, – сказал он, приветливо, хоть невесело, улыбаясь и повышая голос, чтоб покрыть доносившиеся из Тронного зала звуки оркестра. – Вы Штааль? Мне говорил о вас граф Пален. Будем знакомы.
– Я чрезвычайно рад, ваше превосходительство…
– Пожалуйста, без чинов на бале.
Пробка хлопнула. Талызин оглянулся и знаком приказал налить шампанского Штаалю.
– Выпьем вина… Послушайте, отчего вы никогда ко мне не зайдёте? У меня по понедельникам – хоть тяжёлый день – бывает вечерами много молодёжи… Всякий понедельник, вот только не завтра. Завтра ничего не будет…
– Я с наслаждением приду, – горячо сказал Штааль. Он не очень искал знакомств в аристократическом кругу, но всегда бывал рад им. Приглашение в дом Талызина считалось немалой честью. Об его понедельниках Штааль слышал от де Бальмена, который, видимо, гордился этим знакомством. Штааль знал также, что Иванчук давно старается попасть к Талызину и всё тщетно. Это, впрочем, происходило по случайности: Талызин охотно позвал бы и Иванчука.
– С моим наслаждением приду, – повторил горячо Штааль и вдруг, краснея, решил, что обнаружил слишком много радости.
– Вы говорите, по понедельникам, Пётр Андреевич? – равнодушным тоном переспросил он, хотя отлично знал, что Талызина зовут Петром Александровичем.
– Пётр Александрович…
