– Ах, ради Бога, извините…
– Так в следующий же понедельник и приходите… Ваше здоровье…
– О вас говорят, Пётр Александрович, будто вы различаете марки и год шампанского, – сказал Штааль, выпив залпом бокал вина и уже не считая нужным скупиться на любезности со столь любезным человеком.
– Прежде с лёгкостью различал. Теперь я меньше пью, могу ошибиться, – сказал, улыбаясь, Талызин. – Это, верно, Моэт, а какой год, не знаю, только очень хороший сухой год… Так и есть, Моэт, – проверил он по бутылке. – Славное вино… А вы обратили внимание на серебро? Оно, полагаю, лучшее в мире: аглицкое рококо. Это всё подарки аглицких королей нашим царям, ещё со времён Ивана Васильевича. Теперь у короля Георгия таких леопардов и в помине нет. Взгляните на эти кубки, грани что у бриллианта, правда?.. А вот та чаша, видите, посредине стола? Это знаменитая чаша Тюдоров, работы шестнадцатого столетия.
– Ведь правда, ни при одном дворе нет такого богатства, как у нас?
– Теперь, конечно, ни при одном… Но чего же это и стоит народу!.. – добавил Талызин, точно что-то вспомнив.
– Да, конечно, – сказал Штааль с неприятным чувством, подумав опять о заговоре. Музыка вдруг оборвалась. Все почему-то встрепенулись. В ту же секунду из Тронного зала послышалось не очень стройное пение хора.
– Это, верно, маскарадное шествие, – сказал с живостью Штааль. – Старинная фигура: «Пришествие Астреи, или Золотой век», я слышал, прекрасно поставлено. Не пойдём ли полюбоваться, Пётр Александрович?
Он давно хотел пройти в Тронный зал, но один не решался.
– И то надо бы посмотреть, – нехотя ответил Талызин. – Ну, спасибо, братец, – сказал он низко поклонившемуся лакею. – Да, правда, надо маски надеть, – добавил он, увидев, что некоторые из гостей стали надевать маски. – В Тронном зале для всех обязательно, без маски только государь. Таков обычай, идёт ещё от Лудовика XIV. Впрочем, перед вхождением успеем надеть, а то и ходить в масках очень неудобно.
Они пошли по направлению к тронному залу, куда со всех сторон стремились теперь гости. Сзади кто-то окликнул Талызина. Оба оглянулись. Их нагонял Пален.
– А, вы знакомы? – весело сказал он, увидев Штааля. Он говорил очень громко, покрывая шум шагов и голосов. – Что ж вы, молодой человек, бросили коллежскую асессоршу? (Штаалю решительно не нравилась эта шутка.) Так вы знакомы?
– Только что познакомились.
– Вот отлично. Весьма рекомендую вам, генерал, этого молодого человека. – Он дружески потрепал Штааля по плечу и отошёл, улыбаясь. – Ах да, Пётр Александрович, – прокричал он, поманив к себе Талызина. – Он согласился. – Пален с усмешкой кивнул головою, чуть подняв плечи. – Согласился… Так в Тронном зале встретимся?
Штааль с удивлением увидел, что Талызин внезапно изменился в лице. Но внимание Штааля было тут же отвлечено. К ним, ещё издали томно-задорно улыбаясь, подплывала Екатерина Лопухина. «Ах ты, чёрт!» – пробормотал сердито Штааль: юркнуть в сторону было невозможно. Лопухина искоса смотрела на него так, как если б очень хотела расхохотаться, но удерживалась из последних сил. С некоторых пор она усвоила со Штаалем (как, впрочем, со многими другими людьми) такой тон, будто он страстно в неё влюблён, но по известным ей, понятным и очень забавным причинам тщетно старается скрыть свою страсть, – да шила в мешке не утаишь. Лопухина подплыла к Штаалю, сияя от сдерживаемого смеха, протянула руку для поцелуя и с лёгким криком отдёрнула, точно испугалась, – как бы он тут же на неё не набросился. Талызин, который терпеть не мог Лопухину, хотел пройти вперёд.
– Ах, вы идёте в Тронный зал, – потупив глаза, томно прокричала Екатерина Николаевна с выражением крайней зависти, как если бы ей это было строго запрещено (сочетание её опущенных глаз с крикливым голосом ещё больше раздражило Штааля). – Вы увидите прелестную госпожу Шевалье? – Она по-прежнему восторгалась красотой французской актрисы, особенно подчёркивая, что не завидует и не может ей завидовать, не то что другие женщины. – Какая волшебница, не правда ли?..
Талызин развёл руками и решительно направился вперёд, надевая на ходу маску. Штааль сделал то же самое. Лопухина поплыла вслед за ними, с трудом сдерживая смех. В галерее- арабеск, последней комнате перед Тронным залом, гости на цыпочках теснились к дверям, за которыми слышалось пение. В толпе Штааль потерял Талызина. Лопухина тоже отстала. Штааль протиснулся к входу, но войти в Тронный зал оказалось невозможным: у дверей внутри зала стояла сплошная стена людей, которые не хотели или не могли идти дальше. Здесь собрались преимущественно дамы. Вытянувшись на цыпочках, Штааль мог видеть то, что происходило в горевшем огнями колоссальном зале. У длинной стены неестественно, чуть не навытяжку, стояли, плотно прижавшись друг к другу, в два ряда, люди в домино, капюшонах и масках. По залу шла маскарадная процессия. Быстро окинув её взглядом, Штааль стал искать глазами императора. «Ах, досада, надо бы пробиться дальше…» Прямо перед собой в самой середине процессии он увидел госпожу Шевалье. Участники шествия не носили масок, но загримированные лица их были затянуты газом. Астрея медленно в такт музыке скользила по залу. Впереди неё шли с пением о т р о к и в белых балахонах, с оливковыми ветвями в руках. Они шли в ногу и держали оливковые ветви как ружья. Позади Астреи тоже следовали люди, какие-то старики, увенчанные лавровыми венками. У одних венки были надеты набекрень; у других сидели на макушке; третьи поддерживали их руками, видимо мучительно боясь испортить сложную причёску. Позже Штааль узнал, что старики эти изображали стихотворцев, философов, законодателей, которые в свите Астреи приветствовали пришествие Золотого века. Штааль не мог оторвать глаз от красавицы. Она одна, по-видимому, не испытывала никакого смущения. Штааль, замирая, освобождал её глазами от лёгкого костюма Астреи. Вдруг он чуть не вскрикнул. Где-то наверху, почти у самого потолка зала, перед ним мелькнуло и исчезло знакомое искривлённое, землисто- бледное лицо. Прямо перед Штаалем покрывало стену знаменитое зеркало Михайловского замка, считавшееся самым большим в России. В Тронном зале сырости не было, и зеркало всё отражало, так что в первую минуту Штааль его и не заметил. Он схватился рукой за маску, поправил на глазах прорезы, протиснулся в дверях и снова поймал в зеркале бескровное лицо Павла. Опустив руки на колени, чуть наклонившись вперёд, император сидел в углублении стены на очень высоком красном троне, к которому шла лестница. На широких ступенях трона
