или вышивать. Даже для разговоров было, кажется, слишком жарко; во всяком случае, миссис Пенимен долго молчала. Стул ее стоял наполовину на балконе, и она сидела склонившись вперед и тихонько напевая. Кэтрин оставалась в глубине комнаты, в низкой качалке; она была одета во все белое и медленно обмахивалась большим пальмовым веером. Именно так тетка с племянницей обычно проводили вечера в это время года.
— Кэтрин, — проговорила наконец миссис Пенимен. — То, что я сейчас скажу, наверное, удивит тебя.
— Скажите же, — отвечала Кэтрин. — Я люблю неожиданности. А у нас сейчас так скучно.
— Так вот: я видела Мориса Таунзенда.
Если Кэтрин и удивилась, то ни жестом, ни возгласом не обнаружила этого. На некоторое время она как-то напряженно затихла, что тоже можно считать проявлением чувств.
— Надеюсь, он здоров, — сказала она наконец.
— Не знаю. Он сильно переменился. Ему очень хочется видеть тебя.
— Я бы не хотела его видеть, — поспешно сказала Кэтрин.
— Я боялась, что ты это скажешь. Но ты как будто совсем не удивилась.
— Нет, я удивилась, очень удивилась.
— Я встретила его у Мэриан, — сказала миссис Пенимен. — Он к ним ходит, и там боятся, что вы у них случайно встретитесь. А по-моему, он ради этого и ходит. Он очень хочет тебя видеть.
Кэтрин не отозвалась, и миссис Пенимен продолжала:
— Сначала я его не узнала: он так переменился! Но он меня сейчас же узнал. Он говорит, что я ничуть не изменилась. Ты знаешь, как он всегда был вежлив. Когда я пришла, он уходил, и мы с ним немного прогулялись. Он по-прежнему красив, хотя, конечно, постарел и уже не такой… не такой оживленный, как бывало. В нем теперь какая-то печаль — но он и раньше был печален, особенно когда уезжал. Боюсь, он не слишком преуспел в делах — не устроил себе карьеры. По-моему, он недостаточно прилежен, а ведь в наше время успех зависит только от прилежания.
Больше двадцати лет миссис Пенимен не произносила при своей племяннице имени Мориса Таунзенда, но теперь, преодолев заклятие, она словно стремилась наверстать потерянное время и, видимо, испытывала приятное волнение, внимая самой себе. Однако она говорила с опаской и время от времени замолкала и ждала, чтобы Кэтрин как-нибудь откликнулась. Кэтрин не откликалась — она лишь перестала качаться в кресле, перестала обмахиваться веером и сидела молча и неподвижно.
— Я встретила его во вторник, — продолжала миссис Пенимен, — и с тех пор не решалась рассказать тебе. Я не знала, как тебе это понравится. Наконец я решила, что после стольких лет тебе, наверное, будет все равно. После той встречи у Мэриан я его видела еще раз. Мы встретились на улице и немного прошлись. Он сразу заговорил о тебе; он меня много расспрашивал. Мэриан не хотела, чтобы я тебе рассказывала. Она хочет скрыть, что они его принимают. Я ей сказала, что после стольких лет тебе, конечно, это все равно, и, если в доме его кузена ему оказывают гостеприимство, тебя это ничуть не может задеть. 'Кэтрин не настолько на него сердита', — сказала я Мэриан. У нее какое-то странное понятие о том, что между вами произошло. Она, кажется, думает, будто он как-то нехорошо себя повел. Я взяла на себя смелость напомнить ей о некоторых фактах и представила вашу историю в истинном свете. Он нисколько не сердится, Кэтрин, уверяю тебя; а ему это было бы простительно, ведь жизнь его сложилась не особенно счастливо. Он объездил весь мир, испробовал все, но так и не нашел своего места — злая звезда препятствует ему. Он так интересно говорит о своей злой звезде. Все его планы рушились, и только его гордый — ты знаешь, ты помнишь, конечно, — его гордый, его возвышенный дух остался не сломлен. Он, кажется, женился в Европе. Известно, как женятся в Европе — практично и по-деловому; у них это называется брак по расчету. Жена его скоро умерла; он мне сказал, что в его жизни это был всего лишь мимолетный эпизод. Он не был в Нью-Йорке десять лет. Вернулся всего несколько дней назад. Его первый вопрос был о тебе. Он слышал, что ты не вышла замуж; по-моему, его это очень заинтересовало. Он сказал, что ты была единственной любовью его жизни.
Кэтрин слушала, как миссис Пенимен переходит от одного пункта своей речи к другому, от одной паузы к другой, и ни разу не прервала ее; молчала, опустив глаза. Но, сделав последнее из приведенных мною сообщений, миссис Пенимен замолчала как-то особенно многозначительно, и тогда Кэтрин наконец заговорила. Читатель заметил, конечно, что предварительно она много узнала о Морисе Таунзенде.
— Прошу вас, тетушка, довольно, — сказала Кэтрин. — Не нужно больше говорить об этом.
— Неужели тебе не интересно? — не без лукавства, но с опаской спросила миссис Пенимен.
— Мне слишком тяжело, — ответила Кэтрин.
— Я этого боялась. Но ведь ты просто отвыкла, правда? Ему так нужно повидать тебя.
— Прошу вас, тетушка, не надо, — сказала Кэтрин, вставая. Она быстро отошла к другой, тоже отворенной, двери на балкон. Скрытая от миссис Пенимен белой занавеской, она долго стояла там, глядя в теплую темноту вечера. Она испытала тяжелое потрясение: словно разверзлась могила прошлого, и из нее поднялся призрак. Чувства, которые Кэтрин считала навсегда угасшими, и воспоминания, которые она навсегда похоронила, оказались живы. Миссис Пенимен разбудила их. Кэтрин говорила себе, что это минутное, что это скоро пройдет. Она дрожала, сердце ее неистово билось; но, конечно же, это пройдет. Она ждала, что успокоится, и вдруг из глаз ее хлынули слезы. Они были беззвучны, и миссис Пенимен ничего не заметила. Но тетка все же заподозрила что-то и, вероятно, поэтому в тот вечер не говорила больше о Морисе Таунзенде.
35
Возобновившийся интерес миссис Пенимен к мистеру Таунзенду переходил границы, которые установила бы Кэтрин, будь на то ее воля; интерес этот был настолько силен, что миссис Пенимен сумела выждать целую неделю и лишь по истечении этого срока снова заговорила о Морисе. К новому разговору она приступила при такой же обстановке, что и прежде. Она сидела с племянницей в гостиной, только на сей раз было не так жарко, и Кэтрин работала при лампе. Миссис Пенимен вышла на балкон, где с полчаса оставалась одна; затем вернулась и принялась бесцельно бродить по комнате. Наконец она опустилась на стул возле племянницы и, стиснув руки, застыла в напряженной позе.
— Ты не рассердишься, если я снова заговорю о нем? — спросила она.
— О ком 'о нем'? — тихо отозвалась Кэтрин, поглядев на тетку.
— О том, кого ты некогда любила.
— Я не рассержусь, но мне это будет неприятно.
— Он просил меня передать тебе кое-что, — сказала миссис Пенимен. — Я ему обещала и должна исполнить свое обещание.
За долгие годы Кэтрин успела позабыть о том, сколько несчастья принесла ей тетка в трудное время ее жизни; она давно простила тетке вмешательство в ее судьбу. Но, услышав теперь, как та притворяется бескорыстной посредницей, бесстрастным курьером, который не может не исполнить свое обещание, Кэтрин вспомнила, как опасна ее собеседница. Кэтрин сказала, что не рассердится, но на мгновение ощутила острую досаду.
— Что мне за дело до ваших обещаний! — ответила она.
Однако это не остановило миссис Пенимен, которая высоко чтила святость обетов.
— Я зашла слишком далеко и не могу отступить, — сказала она, не потрудившись объяснить, что именно она имеет в виду. — Мистер Таунзенд настоятельно желает видеть тебя, Кэтрин. Он говорит, что если бы ты знала, как сильно и по какой причине он желает этого свидания, ты бы ему не отказала.
— У него не может быть никаких причин, — сказала Кэтрин. — Никаких уважительных причин.
— От этого зависит его счастье. Это ли не уважительная причина? величественно проговорила миссис Пенимен.
— Для меня — нет. Мое счастье от этого не зависит.
— Мне кажется, ты станешь счастливей после свидания с ним. Он снова уезжает — чтобы снова скитаться. Ах, у него такая одинокая, такая беспокойная, безотрадная жизнь! Перед отъездом он хочет
