Али причмокнул губами.
– Аллах милосерден. Захочет он – выживет. Нет – значит, нет.
Баби заскулила. Палач поднялся.
– Я сказал, женщина. Уходи, не испытывай терпения. Завтра, на рассвете, ее заберут… Хочешь – прощайся с этой неблагодарной, нет – так выбрось ее из головы!
Баби вскинулась, согнулась в поклоне, и, зажав краем платка готовый вырваться изо рта плач, опрометью бросилась из комнаты.
7
Купец Айхан, приобретший умирающую рабыню у палача Херцег-Нови, не слишком тешил себя надеждой довезти покупку до невольничьего рынка. Если бы продавцом был кто другой, а не влиятельный дознаватель и палач «Кровавого» Хасана, торговец бы отказался…
Но, на удивление, полуживая Фирюза сносно перенесла морскую дорогу до близкой Доброты.[41] Перенесла и два дня торговли, но покупателей на сильно попорченное тело молодой рабыни так и не нашлось. Даже содержатели домов терпимости, основные покупатели молодых невольниц, лишь недовольно морщились и отворачивались при виде кровавой коросты на плечах и спине.
Пришлось тащиться на рынок в Котор.
Дорога занимала несколько часов. Большинство путников предпочло бы нанять лодку или заплатить за перевозку хозяевам курсирующих легких фелук. Но Айхан не желал вкладывать в лежалый товар ни одного пиастра. Мул, повозка, двое подручных – и пара невольниц, Фирюза и кривоногая рябая Ливка, отправились в путь по узкой дороге, вьющейся над тихой водой бухты.
Еще месяц назад окрестные горы кишели разбойниками, однако буквально на днях янычары Тургера устроили засаду на местных уголовников. Прикинувшись торговцами, османские солдаты вырезали банду гайдуков, несколько человек пленили, многих убили и скинули в море. Нынешний хозяин Фирюзы был одним из тех, кто участвовал в рейде. Пускай и в качестве приманки, но ведь – причастен. Купец страшно гордился этим.
И потому настоял, чтобы его люди двинулись в Котор именно сухим путем.
Подручные торговца, толстый Исмаил и маленький ушастый Иззет, уверенности патрона не разделяли. Половину пути они держались за ручки выданных им сабель, на каждом привале проверяли порох на полке старинного мушкета, часто останавливались и подолгу совещались. К их радости, окружающие заросли пока не несли ничего опасного.
…Когда караван завернул за очередной выступ скалы, турки слегка расслабились. Здесь дорога шла через ровную, лишенную растительности проплешину среди утесов. Устроить засаду было негде, подозрительных повозок и людей тоже не наблюдалось. Лишь пара запыленных путешественников вяло брела им навстречу. Маленький мальчик подгонял мерно трусившего лопоухого ишака, на котором сидел завернутый в плащ старик. То ли отец, то ли дед мальчонки сильно горбился, ноги его почти касались земли.
Иззет положил мушкет на повозку, Исмаил полез за баклажкой с водой.
Пока турки освежались, парочка путников подъехала поближе.
Мальчик и старик поздоровались, охранники ответили тем же.
– Куда собрался, хаджи?[42] – Исмаил заметил белый тюрбан и не удержался от вопроса.
Ишак остановился. Старик зашамкал седой бородой.
– Еду долг забрать у одного человека, меч веры. Есть в Дороте купец, которому я ссудил кое-что… Пришло время забрать свое.
Охранник на такое обращение приосанился. Сбоку вылез Иззет.
– И кто же задолжал такому почтенному человеку? Да еще и не спешит с отдачей?
Хаджи вытер рукавом халата запыленное лицо, отряхнул бороду.
– Айхан… Айхан Озтюрк… Может, слышали?
Исмаил всплеснул руками.
– Ай, что ты! Не просто слышали – работаем на него, уважаемый!
Глаза старика блеснули.
– Вот оно как…
Иззет поддакнул:
– Вот. Товар его на рынок в Котор везем, – он похлопал по борту повозки. – Только зря ты, старик, едешь. Даже если и должен тебе господин Айхан, то получить это в Доброте не сможешь – хозяин в Рисан отправился. Туда тебе надо!
– Ой, спасибо! Дай тебе Аллах долгой жизни, сынок! – старик тяжело слез с ишака и поклонился толстому охраннику.
Исмаил смущенно промямлил «Защити тебя Аллах» и хлопнул мула. Пора было двигаться дальше.
Но уйти сразу не получилось. Старик, ступив на землю, загородил неширокую тропу и теперь, не обращая внимания на остальных, ковырялся в тюке, притороченном на боку своего ишака. При этом он пользовался исключительно правой рукой. Левая кисть была завернута в обрывки старого плаща и подвешена у пояса. Видимо, годы иссушили плоть.
– Посторонись, хаджи, сделай милость.
Дедок закачал седой бородой.
– Ай-я. Только седжаде[43] достану… Я уже не так молод. Раз слез, то придется егле[44] отчитать, пока солнце совсем на убыль не пошло.
Оба турка переглянулись.
– Да и вам бы не мешало к Аллаху обратиться. Всевышний помнит о тех, кто чтит его, и гневается на тех, кто им пренебрегает…
Старик вытянул из недр мешка потертый коврик и начал расстилать его. Рядом пристроился малец.
Иззет почесал вспотевшее ухо и полез в повозку. Проверил хорошо ли привязаны невольницы, поискал что-нибудь подходившее под подстилку. Седжаде ни он, ни Исмаил не взяли.
Когда правоверные уже совершили ритуальные омовения и приступили к молитвам и рекатам,[45] за спиной мусульман послышалось негромкое покашливание. Оба охранника вскинулись и тут же осели на землю.
Вокруг повозки стояло, по крайней мере, полтора десятка заросших до бровей гайдуков. Среди бандитов выделялся их предводитель, высокий, одетый во все черное мужчина средних лет. Арамбаши поигрывал посеребренной рукояткой длинноствольного пистолета и нервно теребил пояс.
Охранники даже не пробовали сопротивляться. Их схватили за руки, ноги и быстро перепеленали веревками.
Атаман подошел к неторопливо отбивающему земные поклоны хаджи и хмуро спросил:
– Ну и зачем ты это устроил?
Хаджи все также неторопливо поднялся с колен, отряхнулся. Спина мнимого старца распрямилась, перестали дрожать руки. Исмаил и Иззет испуганно затрясли головами. Как они умудрились принять этого еще крепкого парня за разбитого годами старца?
– Ты ищешь мудака, который тебя подставил? Я иду в Доброту, где меня никто не видел, чтобы отыскать Айхана? Так вот тебе его люди, которые лучше знают, где может пребывать их господин.
Карабарис удивленно уставился на турок.
– Это?! Люди Айхана?
Исмаил кивнул. Иззет только испуганно молился, оглядываясь на своих нахмуренных стражей.
– Кто из вас был в повозке, когда моих людей порешили?! – заревел Барис Джанкович.
Оба охранника затрясли головами.
– Мы – из торговцев… Только за товаром смотреть…
– Врет! – голос из повозки принадлежал рябой Ливке. – Этот толстый был! Исмаил хвастался, что самолично зарубил раненого гайдука.
Не успело эхо девичьего голоса затихнуть, как Исмаила крепко растянули за плечи, руки и волосы. Кивок
